Алана Инош

– Да нет, не в том смысле, – морщусь я. – Не физически… На душе скверно. Просто когда мне плохо, я залезаю в свою раковину… Что я хотела? Ах да, чай. Сейчас заварю. Вы присаживайтесь, в ногах правды нет.

Я ставлю чайник. Некстати вдруг вспоминается, что точно так же я заваривала чай, когда приходила Ника, и пожалуйста – глаза опять на мокром месте.

– Так, сядь, – говорит Диана Несторовна властно.

В сущности, я человек строптивый и не люблю, когда мной командуют, но властность в её голосе не раздражает, потому что в её глазах – искренняя озабоченность. В отличие от прохожих на улице, ей не всё равно. Я сажусь, и Диана Несторовна накрывает мою руку своей тёплой ладонью с крепкими, ровными пальцами хорошей формы.

– Рассказывай, что случилось.

Хоть Ника и сказала, что не обязательно рассказывать всё, но именно Диане Несторовне я чувствую потребность выложить всё как есть, потому что уверена: она поймёт. И я рассказываю, ничего не утаивая, а она слушает – серьёзно и не перебивая.

– Тот человек хоть и не умер, но получил тяжёлую черепно-мозговую травму… Он сейчас лежит в коме, исход пока неизвестен. На Нику завели дело, она под арестом. Её обвиняют в нанесении тяжких телесных повреждений, а адвокат будет доказывать самооборону. Опять же – она была пьяная, когда ударила этого парня, и это вроде бы отягчающее обстоятельство, но она пришла с повинной, и это – смягчающее. Напилась она, после того как… – Я проглатываю шершавый ком в горле и всё-таки договариваю почти шёпотом: – После нашего разговора.

Рассказав всё до конца, я больше не могу сдерживаться – роняю голову на руки и плачу. Выслушав, Диана Несторовна говорит задумчиво:

– Да, жалко девчонку.

– Это я виновата, – рыдаю я. – Не надо было её отпускать… Надо было удержать!

– Так, голубка, давай сейчас без истерик, ладно? – говорит Диана Несторовна нарочито грубовато. – Слезами горю не поможешь. Она как вообще – пьющая?

– Нет… – всхлипываю я.

– Ну вот, – кивает Диана Несторовна. – Откуда тебе было знать, что она пойдёт и напьётся? Как ты могла это предвидеть и удержать её от этого?

– Всё равно я чувствую себя виноватой, – прошептала я, зажимая ладонями глаза. – И ответственной…

– С какой стати ты отвечаешь за глупости другого человека, лапуля? – возражает Диана Несторовна. – Этак можно до абсурда дойти. Похоже, ты любишь изводиться. Не годится так, моя голубка, совсем не годится. Какая твоя вина в том, что она пошла шататься ночью по улицам, да ещё и в пьяном виде? Вот и нашла приключения.

– Я ей сказала, что люблю Алю…

– Ну и что? Вешаться теперь? Ведь как известно, сердцу-то не прикажешь. Ну, не могла ты ответить на её чувства – что тут поделаешь? В общем, дурочки вы обе, вот что я тебе скажу.

– Что теперь делать, Диана Несторовна? – спрашиваю я беспомощно.

– «Что делать»! – усмехается она. – Ничего, моя милая, ты не можешь сделать. Остаётся только надеяться, что тот отморозок не отдаст концы, и что этой глупышке не впаяют по полной. Если он останется жив, года два дадут – и то слава Богу. А если адвокат не лопух, то и условным может отделаться. И не изводи себя, никакой твоей вины во всём этом нет. – Диана Несторовна погладила меня по руке. – Ну всё, вытри глазки и наливай чай.

За окном валит снег, крупный и густой. Замело и крыльцо, и весь двор, голые деревья ёжатся вдали: «Что, неужели и правда не виновата?» «Похоже, что так», – отвечает им снег.

– Настенька, – окликает меня голос Дианы Несторовны.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом. Она смотрит ласково, выражение суровости пропало, и от этого всё её лицо озаряется внутренним светом, становясь почти красивым.

– Знаешь, а головные боли меня больше не беспокоят, – говорит она. – Раньше часто голова болела, а теперь вообще не болит.

– Я рада, – отвечаю я. – Вы прямо преобразились. Вы по-прежнему считаете, что это сделала я?

– Считаю, – улыбается она. – Врач не смог толком это объяснить. Знаешь, отчего были эти боли? У меня была опухоль размером с грецкий орех. А недавно мне сделали томографию, и опухоли не обнаружили. Её просто нет.

– Ну, наверно, рассосалась, – пожимаю я плечами.

Диана Несторовна встаёт и подходит ко мне. Положив руки мне на плечи и глядя на меня серьёзно и ласково, она говорит:

– Нет, сама рассосаться она не могла – такие просто так не рассасываются. У меня есть серьёзные основания считать, что это сделала ты, другого объяснения этому я не вижу. Не знаю, сколько бы я ещё прожила с этой опухолью… Наверно, недолго. Нет, умереть я не боюсь, я просто тревожусь за Альку: её нельзя оставлять одну. А теперь… Теперь совсем другое дело. Я поняла, как жизнь прекрасна, я живу и радуюсь. Ты вернула мне всё, понимаешь? Всё! Я как будто родилась заново. У меня столько сил, сколько ещё никогда в жизни не было. Само такое чудо произойти не могло. У Альки начали расти волосы, когда врачи уже вынесли ей приговор всю жизнь ходить в парике, – разве это не чудо?

Я вздыхаю, улыбаюсь.

– Вы вбили себе в голову, что это сделала я, и мне вас, похоже, не переубедить.

Она говорит: