Алана Инош

Я вдруг чётко вижу себя в какой-то горной местности, в доспехах и белом балахоне с золотой каймой по подолу, а в руках у меня грозное оружие – огромное сияющее копьё. Оно горит в моих руках, как тысяча солнц, его блеск великолепен и нестерпим, оно слепит чудовище с адским пламенем в глазах и чешуйчатым хвостом, взгромоздившееся на вершину соседней горы. Небо над моей головой страшное, грозное, тревожно-сизое, как перед грозой, сквозь тучи пробиваются длинные, как пики, бледные лучи света. Я не знаю, кто я, не помню, зачем родилась, я знаю лишь одно: я должна убить чудовище, которое поселилось среди людей и приняло облик доктора-чудотворца, якобы помогающего больным, но на самом деле крадущего их души. Именно поэтому у меня в руках ослепительное копьё, на острии которого горит гнев небес, направленный против врага. Я с ним один на один, и никто не может мне помочь – я могу рассчитывать лишь на свои силы… А за спиной у меня – полупрозрачные, нематериальные крылья из света.

Я сижу на диване в бильярдной комнате, на губах у меня – вкус коньяка. Моя рука – в руке Альбины, её лицо склонено надо мной, знакомое и любимое мной со всеми его шрамами.

– Утёночек! – встревоженно и испуганно зовёт она. – Что с тобой?

Я хочу сказать, чтобы она немедленно выгнала Якушева, но мои губы бесчувственные, как резина, и не слушаются меня. Он, уже снова в человеческом облике, смотрит на меня, но ему меня не обмануть: я знаю, кто он на самом деле, я вижу в его глазах древнее зло. Я вижу его насквозь, я раскусила его, и самое страшное – он знает об этом.

– Андрей Фёдорович, пожалуйста, сделайте что-нибудь! – умоляет Альбина испуганно. – Помогите же ей!

Якушев, сладко улыбаясь, склоняется надо мной.

– Конечно, конечно, помогу. Обязательно. Сейчас всё будет хорошо…

Но я знаю, что ничего хорошего не будет, нельзя позволять ему проникать в меня! Он уже сделал это однажды, когда вылечил мне спину, и это, как я смутно подозреваю, ещё даст о себе знать. В этом скрыта опасность, только я пока не знаю, какая и когда она встанет передо мной. Срочно, немедленно избавиться от Якушева!

Его рука тянется ко мне; одно прикосновение – и я в его власти. Нельзя этого допустить! Свет – моё оружие, я позволяю ему свободно струиться из моей груди. Страшным усилием разомкнув мёртвые губы, я бью Якушева:

«Изыди, враг рода человеческого…»

Якушев отдёргивает руку, как бы обжегшись; кажется, он даже слегка вскрикивает.

– Андрей Фёдорович, что с ней? – беспокоится Альбина.

– Ничего, ничего страшного, – говорит он странным, глухим голосом. – Сейчас всё будет хорошо…

Мой свет ослепляет его, и Якушев, покрывшись серой бледностью, отступает на шаг назад; я поднимаю руку… Огненный крест в воздухе, начерченный моей окрепшей рукой, заставляет Якушева отступить ещё. В его глазах, однако, сверкает злобный огонь, и он пытается приблизиться ко мне опять, но не может. Кто-то светлый и сильный встаёт за моим плечом, и мне становится легче дышать, а Якушев, как-то съёжившись и почернев лицом, отступает ещё дальше. Властный и гневный голос, раздающийся как бы с небес, говорит:

– Отойди от неё!

Щурясь, как бы от нестерпимо яркого света, Якушев шипит:

– Я ещё вернусь!

Только что он был здесь, и вот его уже нет, только остались на столике принесённые им яства. Я долго не могу прийти в себя после увиденного, не могу ни пошевелиться, ни выговорить хотя бы слово. Озадаченная и встревоженная Альбина, гладя меня по лицу, зовёт:

– Настя… Настенька! Утёночек! – Настораживается, слушая пространство, окликает: – Андрей Фёдорович! Где вы?

Я наконец могу поднять руку. Глажу короткие, чуть отросшие волосы Альбины, шепчу:

– Его здесь нет, Аля. И слава Богу.

– Малыш, как ты? – тут же спрашивает она. – Что происходит? Я ничего не могу понять! Куда делся Андрей Фёдорович?

– Убрался восвояси, – слабо, но удовлетворённо улыбаюсь я.

Альбина слышала, как он сказал, что ещё вернётся, но второй голос, который приказал ему отойти от меня, остался для неё неслышным. Она решает, что я больна и брежу, и очень пугается. Особенно пугает её мой рассказ о посетившем меня видении, и они с Мадиной чуть ли не силком укладывают меня в постель. Симптомов какой-либо болезни у меня не наблюдается: температура в порядке, ничего не болит; однако, сколько я ни пытаюсь убедить Альбину в том, что она принимает у себя в доме нечистого, она всё больше укрепляется в убеждении, что у меня бред. По её просьбе Мадина подносит мне чашку зелёного чая. То, как она при этом нервно держится, настораживает меня, и я с подозрением спрашиваю, кивнув на чашку:

– Что это?

– Это чай, просто чай, – убеждает меня она. – Зелёный, как вы любите, с жасмином и лимончиком. Выпейте, вам и легче станет! И всё будет хорошо!

Я не понимаю, как чашка чая может что-то исправить в создавшейся ситуации, но к уговорам Мадины присоединяется Альбина:

– Настенька, милая, выпей… Я верю тебе, верю, только успокойся.