Алана Инош

К своему удивлению я обнаруживаю у крыльца машину Кости и его самого, угрюмо-встревоженного.

– Привет, ты что здесь делаешь? – говорю я ему.

Он не отвечает на приветствие, а сразу обрушивает на меня не очень-то ласковый вопрос:

– Где тебя носит?

– Это что за тон? – усмехаюсь я. – С каких пор я должна перед тобой отчитываться? Ты мне муж, что ли?

– Настя, ты не берёшь телефон, дома тебя тоже нет… Я беспокоюсь, знаешь ли.

Это умиляет меня до глубины души. Он, оказывается, беспокоится обо мне! Я глажу его по голове, очень похожей на голову Ники.

– Костя, солнышко… Ну, я же большая девочка, комендантский час на меня не распространяется. Я была у подруги.

– Это у той, которая стрижётся, как пацан?

– Да, у той. Её зовут Ника. Ни-ка. Запомни. И насчёт её стрижки не советую ехидничать. Это, знаешь ли, не делает тебе чести.

Он пожимает плечами.

– Да мне-то что? Пусть хоть налысо бреется, ей даже идёт. Но я сейчас не о ней, я о тебе. Почему ты так поздно возвращаешься? И почему не берёшь телефон? Тебе не приходит в голову, что я могу беспокоиться?

– Костя, я не твоя жена, – улыбаюсь я. – Конечно, мне приятно, что ты беспокоишься, но я взрослый человек… Когда хочу, тогда и возвращаюсь.

– Понятно.

То, как он сказал «понятно», вызывает у меня лёгкую дрожь и холодок по коже. Положив мне на плечи руки, он привлекает меня к себе и тихо, очень серьёзно говорит:

– Насчёт жены… Или ты выходишь за меня замуж, или… Или я вообще ни на ком никогда не женюсь.

От тёплой тяжести его рук на своих плечах я млею и таю, как кусок масла на сковородке. И щекотно, и смешно, и уютно.

– Костя… Если ты дашь обет безбрачия, тебе заодно придётся постричься в монахи. А в монашеской рясе я тебя никак не представляю.

– Так ты выйдешь за меня?

– Костя, мне надо подумать.

– Ты это уже говорила. Сколько ты ещё будешь думать?

– Сколько нужно. Ты же всё равно ни на ком не женишься, так чего мне торопиться?

– Ты смеёшься надо мной!

– Нет, Костенька, я серьёзно.

– Ч-чёрт!

Я прижимаю пальцем его губы.

– Не чертыхайся. Я этого не люблю. – И, щёлкнув его по лбу, говорю: – С этого момента каждый раз, когда ты захочешь чертыхнуться, вместо этого ты будешь чихать.

– Прикалываешься! – смеётся он.

– А вот попробуй, чертыхнись.

– А вот возьму и чер…

Он спотыкается на полуслове и щурится, как будто что-то попало ему в нос, морщится, и –

– Апчхи!

Я хлопаю в ладоши и смеюсь, а он опять чихает. Двумя разами это не ограничивается, и он чихает снова и снова, как из пулемёта, а я загибаюсь от смеха.

– Слушай, это… апчхи! Не смешно! Апчхи! – чихает он.

– Так тебе и надо, сквернослов! – хохочу я. – Будешь теперь думать, прежде чем поминать нечистого!

– Аа… апчхи! Слушай, прекрати это! Апчхи! Я больше… апчхи! не могу!

– Будешь чертыхаться?

– Не бу… апчхи! не буду!

У него уже слезятся глаза, и я решаю сжалиться.

– Ладно, хватит, – говорю я, положив руку ему на лоб.

– А… а-а… – набирает он воздуха, но на сей раз чихнуть не получается, и он расслабленно выдыхает: – Уф-ф… Фу, вроде отпустило.

– Ну, то-то же, – говорю я.

Он смотрит на меня почти с испугом.

– Насть, ты как это делаешь? Какого чёр…

В тот же миг у него страдальчески перекашивается лицо, и он разражается новой очередью чиханий. Между ними он умоляет меня:

– Насть… апчхи! Ну хва… апчхи! Я больше не… апчхи!

– Ну, теперь ты понял, как это серьёзно?

– Я по… апчхи!

– Ладно, на сей раз прощаю. Хватит.

Чиханье прекращается, и Костя, потрясённый и измученный, вытирает нос и глаза. Он опускается на край сиденья своей машины и шмыгает носом, а я, стоя рядом, усмехаюсь:

– Ну, всё ещё хочешь на мне жениться? Я ещё и не такое могу. Будешь приходить домой пьяным – сделаю так, что от водки у тебя будет понос, а от пива – чесотка. Будешь ходить налево – сделаю, чтобы при одной мысли об этом у тебя самопроизвольно опорожнялся мочевой пузырь. А будешь мне врать, что задержался на работе – сделаю, как в фильме «Лжец, лжец» с Джимом Керри. Будешь говорить правду всем подряд, направо и налево.

Он качает головой.

– Слушай, ты страшный человек… Может, мне и правда не стоит с тобой связываться?

– Решать тебе, – говорю я сухо. – Я тебя предупредила, чтобы ты знал, на что идёшь.

– И хорошо, что предупредила! Боюсь, что я не готов расстаться со всеми мужскими вредными привычками, – улыбается он. – Я подозревал, что ты не совсем обычная, но чтобы настолько… Даже не знаю.

– Дело твоё, – заключаю я. – Теперь и тебе есть над чем подумать.

– Это точно! – смеётся он. – Знаешь, ты похожа на ведьмочку… Нет, нет, не обижайся! Ты светлая.

– Ну, спасибо и на том, – усмехаюсь я. – Ладно, я пойду. Уже поздно, завтра на работу. А ты думай… Время ещё есть.