Алана Инош

На кухню вошла невысокая, полная женщина в чёрной одежде, висевшей на ней балахоном. Её бочкообразное туловище было задрапировано во что-то вроде чёрного пончо, поверх которого на её пышной груди висели бусы и какие-то амулеты, длинная чёрная юбка покачивалась складками при ходьбе. Волосы у женщины были покрашены в жгуче-чёрный цвет, дико и негармонично контрастировавший с не вполне здоровым, желтовато-бледным цветом лица. Тяжёлый взгляд сразу уставился на меня, придавив меня к месту…

В глазах её я увидела тьму – той же природы, что и в Якушеве: они были одного поля ягоды. Различались они лишь количеством силы: в этой женщине её было не так много.

Загородив своей отнюдь не хрупкой фигурой весь дверной проём, женщина сверлила меня взглядом. Костя выглянул у неё из-за плеча, пытаясь ко мне пробраться, но безуспешно.

– Мам… разреши пройти?

Взгляд-копьё лязгнул о мой невидимый щит. Поняв, что я крепкий орешек, женщина посторонилась, пропуская Костю.

– Насть… Познакомься, это моя мама…

– Ирина, – представилась та. И спросила со слащаво-хищной улыбкой: – Что, детки, чаёвничать собрались? А меня кусочком торта не угостите?

Костя как будто слегка опешил.

– Д-да, конечно, – пробормотал он. – Присаживайся. Сейчас я чай…

– Позвольте мне за вами поухаживать, – любезно предложила Ирина. – Ты садись, садись, сына. Я сама управлюсь.

Не успел он ответить, как она принялась хозяйничать, словно у себя дома: поставила на плиту чайник, достала чашки, упаковку чая. Её бурная деятельность и удивила Костю, и заставила нахмуриться.

– Мам, ты что, я сам… – начал он было.

Властный жест Ирины закрыл ему рот, а на меня повеяло холодком. Она была человеком, а не демоном в людском облике, но с Якушевым её что-то связывало – а именно, тёмная сила.

– Значит, Настя, – задумчиво проговорила она, холодно поблёскивая глазами. – Приятно звучит твоё имя. Ты симпатичная девушка, но скажу тебе прямо: моему сыну ты не подходишь. Уж поверь, я знаю.

– Мама, опять ты за своё, – недовольно и устало нахмурился Костя. – Пожалуйста, хватит вмешиваться в мою жизнь и решать за меня.

– С тобой я ещё поговорю отдельно, – пообещала Ирина.

Тяжёлое и странное это было чаепитие. Заявив мне в лоб, что я не подхожу её сыну, Ирина предупредила:

– Если не отстанешь от него – будешь иметь дело со мной.

– Мама, да что ты на неё взъелась?! – возмутился Костя. – Знаешь, что? Тебе лучше уйти.

Ирина недобро прищурилась.

– Выгоняешь? Ладно, я уйду. Но вместе вам не быть, это Я тебе говорю.

После ухода Ирины мы долго и тягостно молчали, слушая тиканье часов. Давно остывший чай темнел в чашках, за окном шелестел тёплый вечер. Солнце уже скрылось за крышами домов, и на двор спускались сумерки. Я стояла у окна, глядя в ещё светлое и чистое летнее небо. Костя подошёл и взял меня за плечи, виновато сопя у меня за ухом.

– Насть, извини… Вот такая у меня мама. Теперь ты понимаешь, почему я живу отдельно и редко с ней общаюсь.

– Да уж, – усмехнулась я.

– Она у меня кто-то вроде экстрасенса, – сказал он. – Превратила собственную жизнь в чёрт те что, но мою жизнь в дурдом я ей превратить не дам.

Экстрасенс… Мне вспомнилось признание Ники: Ирина… Чёрная, крашеная. Это она наплела Нике всякой ерунды о насильственной смерти, вот почему я ощутила на Нике лапу Якушева. Потому что Ирина с ним связана.

– Пока она жива, тебе из-под её влияния не вырваться, – вздохнула я. – И она не экстрасенс, а самая настоящая тёмная ведьма.

Не прошло и нескольких дней, как мне приснился кошмар. Под утро я ощутила знакомое оцепенение тела и давление на грудь, а сквозь полуоткрытые глаза видела черноволосую женщину. Склонившись надо мной и дыша мне в лицо, она прошипела: «Ты убила моего учителя, дрянь, а теперь хочешь забрать у меня сына. Ничего у тебя не выйдет. Я тебя изведу. Изведу!»

Ледяное змеиное шипение оплетало мою душу, как чёрные щупальца, высасывая мои силы. Пришлось Насте Головиной снова вспомнить то время, когда её звали Асахель. Я замерла и позволила заключённому во мне свету вырваться наружу. Ослеплённая ведьма закричала и исчезла, а я проснулась с ослабевшим телом и холодной кожей. Ледяными, плохо слушающимися пальцами я провела по виску… Липкий пот. В комнате никого не было, только тикали часы в прихожей.

Вот почему я ощутила присутствие Якушева. Ирина была его ученицей…

Весь день я чувствовала себя неважно: в желудке стояла дурнота, во рту – кислый привкус, и больше всего мне хотелось свернуться в каком-нибудь укромном месте калачиком и заснуть… Но что-то мне подсказывало: это ещё не всё. Что-то произойдёт, Ирина ещё проявит себя. Настя Головина боролась с соблазном малодушно и трусливо закрыться в квартире и не выходить оттуда даже на работу, но Асахель во мне понимала: нельзя просто так это оставлять. Якушевский след на земле должен быть уничтожен, всякое его отродье должно быть изгнано.

Схватке быть, обречённо понимала я.