Алатырь-камень

Только никто не заметил, как, уже уезжая и добившись согласия Альбрехта на участие в походе, Фридрих загнул палец на левой ладони и тихонько шепнул, кривя губы в той самой кроткой христианской улыбке, о которой потом донесли римскому папе:

– Один.

Затем его визиты последовали один за другим, и через пару месяцев, выезжая из очередного замка, на сей раз от маркграфа Браденбургского Иоганна I, он уже просто сжал свою крепкую могучую ладонь в кулак и произнес несколько устало:

– Пять.

Словом, поведение императора было столь благочестивым, что Конрад фон Лихтенау, пробст монастыря Урсперга, не преминул отметить это в своей хронике.

А где-то в конце февраля, когда император вернулся из очередной прогулки по соседям, его навестил улыбчивый немецкий купец. Был он родом из Мекленбурга, во всяком случае говорил с явно выраженным северным акцентом, сглатывая гласные. Внешность его была и вовсе непримечательная – торгаш как торгаш, разве что несколько непривычно молод.

Его поначалу и вовсе не хотели пускать к императору, но он показал такую великолепную саблю, которую хотел продать великому Фридриху II, что слуги, зная пристрастие своего господина к сарацинскому оружию, не решились отказать. Представ перед императором, купец ловко извлек саблю из ножен и показал опешившему Фридриху надпись на клинке. Латинские буквы гласили: «Русичам можно верить».

– Славная сабля, ваше величество, – заметил купец и ловко провел пальцем по надписи, отчего та мгновенно размазалась, став неразборчивой. – Прошу прощения, – тут же засуетился он. – Кажется, я несколько запачкал свой товар, а это не дело, – и он мгновенно извлек откуда-то кусок полотна, стирая ее окончательно.

Закончив наводить блеск на сверкающем лезвии, он аккуратно свернул тряпицу и уставился на Фридриха, но ошеломленный император продолжал молчать, и купец тихонько напомнил:

– Его величество так усердно трудился всю зиму. Неужто его труды были напрасны и он никого не сумел уговорить на воистину святое дело – проучить схизматиков и обратить в истинную веру язычников? Я, конечно, простой торговец, и это не мое дело, но если бы его величество поделился со мной, чем увенчался его тяжкий труд, то я не просто внимательно выслушал бы его, но и от души порадовался бы за императора.

– Ты что же, имена тоже на клинке писать станешь? – К Фридриху только теперь вернулся дар речи, и теперь он стремился за нарочитой грубостью скрыть свою недавнюю оторопь.

– Как можно, – несколько виновато улыбнулся купец. – Ведь этот булатный клинок останется у государя. К тому же зачем лишние письмена – бумага не прочна, а чернила легко размываются водой. И вообще, некоторые сведения нельзя доверять ничему и никому. Один мудрый человек заметил: «Если я решу, что мой боевой шлем знает мои тайные помыслы, то я немедленно расплющу его, причем сделаю это собственноручно».

В точности повторенные за послом слова разогнали последние сомнения хозяина замка, а купец продолжал свою журчащую речь:

– По роду занятий мне приходится заключать такие сделки, которые не стоит выводить пером, так что я привык запоминать, – и он вновь вопросительно уставился на императора.

– А постарше никого не нашлось? – проворчал ради приличия Фридрих.

– Увы, ваше величество. Но поверьте, что молодость – это единственный недостаток, который с годами непременно проходит, так что к следующему разу я обязуюсь немного исправиться.

– Тогда слушай, – произнес император. – Во-первых, это герцог Брауншвейг-Люнебургский Оттон I. Во-вторых, пфальцграф Рейнский Отто II. Третий – это бургграф Нюрнберга Конрад I. Моя печаль будет столь же велика, как полноводный Рейн, если я узнаю, что все трое погибли, ибо я так сильно их люблю, что…

Он скрипнул зубами, очевидно, от того неизбывного горя, которое вдруг его охватило при одной лишь мысли о гибели столь славных мужей, но был несколько бесцеремонно перебит купцом:

– Прошу прощения, ваше величество, но если вдруг мне придется быть поблизости от места прошедшего сражения и я увижу погибших воинов, то как мне отличить этих славных рыцарей, чтобы устроить им достойное погребение?

– Разумно, – кивнул император. – Значит, так. Если ты увидишь на белом серебряном поле черных горностаев, то…

– И снова прошу великодушного прощения вашего величества, но я плохо разбираюсь в гербах, – тут же перебил торговец. – Эти горностаи, они что, так и изображены на щите в виде зверьков?

– Разумеется, нет, – вздохнул император. – Это просто черные фигурки, напоминающие крестики, но книзу они кончаются тремя кончиками. Что-то вроде хвостика. Так вот, если ты увидишь такие фигурки, то знай, что их владелец не кто иной, как…

Увлекательная беседа продолжалась не менее часа.

Пожалуй, ни в один крестовый поход не отправлялась столь именитая публика, как в этот. И ни один из них не закончился таким оглушительным провалом.