Алатырь-камень

Повинуясь приказу раньше времени не встревожить лихих вояк, чтоб не пришлось потом думать и гадать, какое местечко они изберут для своего повторного десанта, русские отряды позволили им без помех выгрузиться близ Ревеля. Все это время за высадкой внимательно наблюдали разведчики из спецназа, тщательно отмечая те шатры, владельцы которых подлежали безжалостному уничтожению в самую первую очередь. Константин честно выполнял обязательство, данное Фридриху от его имени Коловратом.

Когда рыцари, усталые от долгого путешествия по морю, уснули, а ближе к утру стали дремать и часовые, пришло время русичей, которые вышли из ближайших лесов, в абсолютном молчании окружили лагерь и приступили к страшной работе.

А потом наступил «Славянский рассвет». Вначале Вячеслав, обожавший звучные названия, окрестил операцию «Ночью длинных ножей», но Константин заявил, что негоже копировать Гитлера. Если уж давать ей имя, то свое, но такое же символичное.

На этот раз символика крылась в том, что рассвет встречали и впрямь практически одни лишь полки Константина. Правда, нельзя сказать, чтобы они были полностью русскими. Почти половина – пять из двенадцати – состояли из туземных племен Прибалтики.

Впрочем, послушные эсты, ливы, пруссы, семигалы, литовцы и ятвяги уже знали, что такое исполнительность, приученные к дисциплине русскими воеводами и сотниками, так что общей обедни не испортили. Из рыцарей уцелело лишь несколько десятков человек, да и то лишь потому, что их, как состоятельных плательщиков, еще до начала общей резни живыми брали прямо в шатрах спецназовцы, после чего выставляли подле входа вооруженную стражу.

Но ни пфальцграфа Рейнского Отто II, ни браденбургского маркграфа Иоганна I – потомка великого Альбрехта Медведя, ни бургграфа Нюрнбергского Конрада I среди них не было. Слово надо держать, ибо речь посла – это речь самого государя.

Что же касается сухопутной рати, то русские послы, приехавшие к Беле IV за неделю до появления на границах Венгрии отрядов крестоносцев, откровенно заявили молодому горячему королю, что если он не хочет портить отношений со своим могучим восточным соседом, то не должен пустить их на Русь, иначе может статься, что государь всея Руси не просто выкинет непрошеных гостей со своих земель, но в пылу преследования будет их гнать до полного истребления, невзирая на то, где находятся и чьи села жгут его полки.

Бела призадумался. Если не пустить, то что скажут римский папа, германский император да и все прочие? Пустить – Константин вполне способен превратить всю Венгрию в… Ох, лучше даже не представлять себе, во что именно он способен ее превратить.

Последний раз из войска, уведенного на Русь князем Александром Бельзским, вернулось всего два десятка. Правда, еще человек десять приехали через год-два, после уплаты выкупа. Итого – тридцать. И это все. На Русь же уходило три тысячи, из коих девять десятых, если не больше, составляли венгерские удальцы.

Он ломал голову над неразрешимой дилеммой целых три дня, осунулся и похудел. Увидев его воспаленные от бессонных ночей глаза наутро четвертого дня, глава русского посольства решил сам пойти навстречу.

– Мой государь не обидится, если ты даже пропустишь их, но только вначале задержав на месячишко, – с улыбкой произнес он. – И мне кажется, что твои проводники поведут их через Родну [180] . Или я ошибаюсь?..

Обрадованный Бела притормозил храбрых немецких воинов чуть ли не на два месяца. Рыцари, притомленные знойными красавицами, шумными пирами и обилием венгерских вин, ехали неспешно и никуда не торопились. Широкий проход, казалось бы, не таил в себе никаких особых опасностей, но о том, что началось потом, толком не мог рассказать никто.

Сходились все на одном. Сам господь воспрепятствовал их движению вперед, посчитав, что они слишком грешны для такого святого дела. Иначе чем объяснить тот загадочный факт, что под конскими копытами неожиданно вспыхнула сама земля?! Да и огонь был совсем не такой, каким обычно горит дерево. Пускай даже и сырое, но оно все равно занимается синим, но никак не черным дымом, к тому же изрядно смердящим.

Причем всевышний по своей милости четко разграничил грехи несчастного воинства и его предводителей. Наиболее злостными грешниками оказались граф Ольденбургский Оттон I, его тезка герцог Баварский Оттон II, а также маркграф Мейсенский Генрих. Их отряды, следующие впереди, оказались уничтоженными почти полностью.

Для остального воинства пламя было скорее предупреждающим, поскольку лишь несколько десятков человек пострадало от ожогов, но никто не погиб.

На другой день собрали все трупы, и выяснилось, что многие из них почти не тронуты огнем, но зато в теле зияют отверстия от ран, нанесенных преимущественно в сердце. Чем – оставалось только гадать, поскольку ни стрел, ни прочего оружия в самих ранах обнаружено не было. Да и чужих людей вокруг тоже не наблюдалось.

Когда Фридриху показали одного из покойников, он некоторое время стоял в задумчивости, затем безапелляционно произнес: