Алатырь-камень

— Нет, Слава, не проживем, — покачал головой князь. — Ты что же, так и хочешь остаться верховным воеводой Рязанского княжества? И что тогда будет? Да, ты, как человек военный, на Красных холмах близ Переяславля-Южного, да еще имея дополнительно пять тысяч дружинников, расколошматил бы Субудая намного увереннее и качественнее — это бесспорно. Но я думаю, что и в этом случае попотеть пришлось бы изрядно. А ведь там всего два тумена было. Ты вслушайся, Слава, всего два. А знаешь, сколько Батый с собой на Русь приведет?!

— Нам в училище говорили, что численность в пятьсот тысяч — завышенная. И триста — тоже слишком много. Как минимум вдвое меньше, если вообще хотя бы сотня тысяч наберется.

— Сотня тысяч наберется железно, даже больше. В войске, считая самого Батыя, тринадцать царевичей было — двенадцать внуков Чингисхана и его младший сын. А каждому из них командовать меньше чем туменом — обида кровная и умаление их достоинства и величия. Так что самый минимум — сто тридцать тысяч человек. А ты с кем против них выйдешь? Захотят князья и новгородцы каждую зиму и каждое лето своих людей в твое ополчение на учебу отдавать — хорошо, а если нет? Мне же их заставить нечем. Что великий князь, что просто князь — считай, права одинаковы. А не обучишь, так они в самую решающую минуту дрогнут, не выдержав татарского напора. И тогда все.

— Да куда они денутся? — махнул рукой Вячеслав. — Обязательно дадут.

— Я уже два месяца назад послал в Киев, Смоленск и Владимир-Волынский гонцов с требованием, чтобы там собирали ополчение для совместного похода на Галич.

— И что? — живо заинтересовался воевода.

— А ничего. Из Киева ответ уже привезли. Мол, после Калки отойти не могут и потому вместо похода предлагают закончить дело миром, причем сам Галич уступить Бельзскому, чтобы он мне тоже чего-нибудь выделил. Как оно тебе?

— Этого я не знал, — нахмурился Вячеслав. — А Смоленск и этот, как там его, Владимир-Волынский?

— Василько Волынский пока молчит, но чувствую, тоже откажется под каким-нибудь предлогом. Но его хоть понять можно. Нельзя оголять границы, иначе Лешко Белый, заступаясь за своего шурина, в спину ударить может. А Смоленск не далее как вчера ответ прислал. Говорят, князь юный у них расхворался, а кому-либо другому вести дружины никак нельзя, ибо это будет умалением его достоинства.

— Ну, если они так, — сердито засопел воевода. — Ладно, сами напросились. Тогда я весь твой, княже.

— А что касается большого куска, то в успокоение тебе замечу, что лезть в Европу я не намерен и собираюсь ограничиться исключительно естественными пределами Руси, — заметил Константин. — На севере это прусские леса, далее Карпаты, ниже надо протянуть границу по реке Прут до ее впадения в Дунай и дальше по нему. То есть получается, что ни на какие венгерские или польские территории я не претендую, следовательно, никакой затяжной войны не будет.

— Гарантия?

— Даю девяносто восемь из ста, но при условии, что тех ребятишек, которые пришли или придут сейчас на помощь Бельзскому, ты не просто разобьешь, но разгромишь. Тогда дальнейшая война исключается. Причем надолго. И Андрей II, и Лешко Белый достаточно умны, чтобы утереть кровавые сопли, почесать синяки и шишки и больше не лезть ни в какие авантюры. Пойми, Слава, что каждое их поползновение — это разведка. А вдруг русичи ослабели, а вдруг получится отобрать у них пару-тройку городов, а потом и целое княжество? Не получилось — утрутся и затихнут, причем лет на десять, а то и на двадцать. Продолжительность затишья зависит от того, как сильно их побили.

Вячеслав знал, что больше девяноста восьми процентов гарантии князь никогда не давал, всегда оставляя один на чудо и еще один — на непредвиденную случайность. Словом, это был своего рода потолок, и если Константин с такой уверенностью заверяет его в том, что все будет в порядке, то верить ему можно.

— Ну что ж, — задумчиво произнес он. — На сто лет я, пожалуй, не вытяну, но вот чтобы и сами они запомнили, и детям своим передали в стихах и красках — постараюсь. На сколько лет мира тогда мы сможем рассчитывать?

— С учетом красочного рассказа детям — на полсотни, — заверил князь.

— А после Галича ты, конечно же, со всей ратной силой двинешься на Киев, — произнес патриарх.

— Очень удобно иметь под рукой вооруженные полки на тот случай, если киевляне вдруг закроют передо мной ворота, — заметил Константин.

— Брать будешь? — осуждающе покачал головой Мефодий. — Черной славы Андрея Боголюбского или Рюрика Ростиславича[60] захотел?

— У меня спецназ есть, к тому же пятая колонна. Да еще ты свое слово скажешь. В любом случае ни резни, ни пожаров в городе не будет, — твердо пообещал князь. — Да оно и надо-то всего на один раз. Святослава ты, владыка, уже в Рязани на царство благословлять будешь.

— Тщеславие в тебе говорит, сын мой, — горестно вздохнул патриарх. — Забыл ты, что тяжелее свинца шапка Мономаха, да и не каждому она впору.