Алатырь-камень

Кое-кто из тех поляков, что были помоложе, немедленно схватились за мечи, но старший польского дозора, пожилой рыцарь Миколай из Туробоев, так рыкнул на них, что оружие почти мгновенно вернулось обратно в ножны.

— Рязанские, стало быть, — произнес он мрачно, вытер со лба испарину и жестом пригласил русича следовать за ним.

Вернувшись к неспешно едущему польскому войску, которое вели братья-князья, и доложив о случившемся, Миколай с тяжким вздохом махнул рукой совсем еще юному воину, подзывая его к себе и уводя подальше от дороги, к повалившемуся дереву.

Евпатий Коловрат был немногословен. После краткого приветствия он почти сразу перешел к изложению сути дела. Говорил боярин на этот раз сухо и лаконично, без цветастых оборотов и прочих изысков, поэтому вся его речь длилась считанные минуты. Закончил же он ее вопросом, заданным безо всяких уверток, чтобы при ответе невозможно было отвертеться:

— Великий князь Константин Владимирович хотел бы знать, намерены ли вы идти дальше, чтобы помогать его ворогу, который самовольно взял Галич под свою руку, или мы будем и далее с вами жить в мире, как подобает добрым соседям?

— А где сам князь Константин? — поинтересовался Лешко Белый, пытаясь сохранить достоинство.

— Ты хочешь увидеть его самого? — спросил Евпатий. — Я могу проводить вас с братом к нему. Здесь недалече.

Конрад незаметно одернул Лешка за рукав кунтуша[67]. Тот оглянулся на брата и заметил разведчиков, топчущихся в отдалении.

— Поступим так, — предложил Лешко, вновь повернувшись к Коловрату: — Мы сейчас с братом посоветуемся, а потом сообщим тебе и твоему князю свое решение.

— Ну что ж, — спокойно согласился Евпатий. — Можно и подождать. Я буду у засеки.

Он учтиво склонился перед князьями в неглубоком поклоне, после чего отправился обратно, но, пройдя несколько шагов, вдруг остановился и круто обернулся:

— Князь Константин Владимирович повелел передать вот еще что. Как бы вы там ни решили, но, покуда промеж нас кровь не пролилась, он вас за ворогов все равно считать не станет, а посему милости просит к себе в шатер, дабы повечерять, чем бог послал. Да заодно, если такое желание будет, и людишек наших сочтете спокойно, как и хотели, — он легонько, одними уголками губ улыбнулся. — Словом, ждем в гости, — подытожил боярин, легко запрыгивая в седло.

Как только Лешко выслушал разведчиков, он сразу понял, почему на губах Коловрата гуляла такая ехидная улыбка.

— Около тысячи их у леса стоят, — доложили они. — Но там холмы, а из-за них костры дымят, и много. Хотели дальше прокрасться, да заметили нас.

— Не заметили, а окружили, — честно поправил его второй из разведчиков, добавив в оправдание: — У них тулупы белые, вот мы их на снегу и не приметили.

— И отпустили? — с удивлением спросил Лешко.

— Стоим же тута, — вновь вступил в разговор первый дозорный. — Сказали, что, пока князья ответ свой нам не дадут, они кровь лить не желают. Если что, так уж пусть она не на их, а на нашей совести будет.

— И что будем делать? Ты все равно хочешь идти на выручку галицкому князю? — осведомился Конрад, оставшись наедине с братом.

— Мы дали слово, — напомнил Лешко. — И ты, и я. К тому же я виноват перед ним. Помнишь, тогда, десяток лет назад, когда мы вначале дали ему города, а потом отняли их. Тогда мне так поступить было еще простительно из-за юного возраста, а теперь… Не хочу, чтобы он после всего случившегося во всеуслышание заявлял, что слово польских князей ничего не значит. Тем более при дворе венгерского короля.

— Но у меня тоже был уговор о мире, — возразил Конрад. — Причем именно с рязанским князем. И как я буду выглядеть в его глазах?!

— Неважно, — отрезал Лешко. — Свое посольство он к тебе высылал, когда еще не посягнул на земли, принадлежащие папе римскому, и не изгнал славных крестоносцев с их исконных земель. Выходит, твой уговор был с князем-христианином, пусть и схизматиком. Подняв же руку на имущество святого ордена, боровшегося с язычниками, он сам этот уговор порушил.

— Так-то оно так, — вздохнул Конрад. — Только все равно нехорошо это…

— А тут как ни крути, все равно выходит, что ты свое слово нарушаешь, — перебил его Лешко.

— Но я галицкому князю его не давал, — возразил его брат.

— Ему — нет. Но ты вспомни про покровительство папы и текст его последнего послания. Он же объявил крестовый поход на покровителя язычников. Если ты и сейчас сохранишь дружбу с рязанским князем, то тут уж свентопетшем[68] не отделаешься. Да и Пелка[69], даром что в моей краковской епископии начинал, такое может устроить — вплоть до отлучения. То-то братец наш двоюродный возрадуется.

— Да, Лясконогий[70] будет счастлив, — мрачно согласился Конрад.

— И силезский племянник[71], который нам в отцы годится, тоже, — веско добавил Лешко. — Да что там говорить про архиепископа, когда от тебя из Мазовии всего месяц назад уехали госпитальеры из ордена святой девы Марии[72].

— Значит, будем биться? — грустно спросил Конрад у брата.