Алатырь-камень

— А тебе иной способ ведом, чтоб Русь объединить и себя от соседей обезопасить? Тогда скажи, а я подумаю. Может, и исправлю что-нибудь. Я ведь не спорю, что, скорее всего, и другой выход имелся, а то и не один. Вот только я их не видел.

— Может, и имелся, — задумчиво протянул волхв. — Но это дело прошлое. Незачем нам к нему возвращаться попусту. Оно уже свершилось, так чего уж теперь. Так ты толком не сказал — что делать станешь, если мы твоим людям воспретим в нашей земле ковыряться?

— Скажу, что от этого ничего хорошего не будет, причем обеим сторонам, — мрачно отозвался Константин.

— Ишь ты, — мотнул головой Градимир, и было неясно, то ли он возмущается подобным ответом, то ли восхищается смелостью сказанного, то ли продолжает насмехаться. — Грозишь, стало быть? — уточнил он.

— Нет, предупреждаю. Ты же сам знаешь, что мне ведомо будущее. Если ты сегодня меня на Урал не пустишь, то гости дорогие на Русь все равно придут, а встретить их мне будет нечем. Не смогу я столько угощения для них найти, чтобы удоволить их жадность. Они же обидчивые — побить за это могут.

— А может, и нет, — перебил его Градимир.

— Может, и нет, — покладисто согласился Константин. — Но то, что русской крови гораздо больше прольется, — это точно. Я от Всеведа слыхал, что вы давно сюда ушли. Чего не поделили, кто прав, а кто виноват — не знаю, да и не о том сейчас речь. Я иное у тебя спросить хочу. Неужто вы так оторвались от своей родины, что вам ее ничуть не жаль?

— Что ты понимаешь, Константин Володимерович, — с раздражением заметил волхв. — Не мы от Руси оторвались, а она нас от себя отторгла. С мясом вырвала и выкинула. Думаешь, не больно нам было?

— Думаю, что очень больно, — последовал ответ. — Но хорошо ли от матери отворачиваться, даже если она и обидела в чем незаслуженно?

— Если обидела — нехорошо. А если прокляла?

— А тут еще разобраться надо, она ли проклинала или глупцы, которые на ней жили, — не уступал Константин. — К тому же, если мои люди полягут, беды не одолев, придет время — и вам тоже аукнется. Тогда ведь сюда не я, а иные придут. Они уговариваться с вами не станут — сами попробуют взять. Это я хочу все миром уладить.

— А сыны твои? А внуки? О дальнем потомстве я уж и вовсе не говорю, — голос волхва стал строгим. — Они как поступят?

— За них поручиться не могу — это так. Однако завет свой я им оставлю и уж постараюсь, чтоб глас их деда и пращура погромче прозвучал. Погромче и посуровее.

— Ну-ну, — протянул Градимир. — Впрочем, что это я о будущем, когда мы и о настоящем не уговорились. Чем ты сейчас готов расплатиться за то, чтоб всеми нашими богатствами попользоваться? — и он пытливо посмотрел на своего собеседника.

— Вначале свою цену назови, а там уж видно будет, — уклончиво ответил тот.

— Разумно, — одобрил Градимир. — Ты, помнится, сказывал, что и железо и серебро не тебе, а Руси надобны. Просишь нас своим покоем ради нее поступиться. А сам-то готов кое-чем своим ради нее пожертвовать?

— Отчего же, — осторожно отозвался Константин. — Но опять-таки смотря чем. Ты прямо говори, что тебе от меня нужно, а там поглядим.

— Тогда прямо с даров и начнем, кои мы в свое время тебе преподнесли, — загадочно усмехнулся Градимир. — Уговора о том, что они навсегда к тебе переходят, — не было. Ты их, конечно, волен не отдавать, но тогда нам с тобой и говорить не о чем. Согласен ли ты забыть слова моего пророчества?

— Раз надо, то согласен, — пожал плечами Константин.

— Ладно, — кивнул Градимир и неторопливо провел рукой возле лица своего собеседника, после чего Константин с удивлением обнаружил, что почти ничего из того, что тот некогда ему говорил, не помнит. Или помнит?

Он напряг память, и некоторые строки всплыли на поверхность, однако все они были посвящены тем событиям в его жизни, которые уже произошли, — про мертвую кровь, про мрак внутри, про свет во тьме. Честно говоря, он раньше не особо и задумывался над ними, только теперь поняв все их значение и истинность.

«Надо было записать все, авось и пригодилось бы, — мелькнуло запоздалое сожаление. — Но что уж теперь. Снявши голову, по волосам не плачут».

— И ты согласен на то, чтобы белый ворон Хугин к тебе с весточкой-предупреждением больше никогда не прилетел? — спросил Градимир.

— Ты же все дары забираешь, так чего уж тут, — пожал плечами Константин.

— Не забираю, а принимаю обратно, исходя из твоей доброй воли и согласия на то, — поправил его волхв. — Так ты согласен?

— Принимай и Хугина, — ответил Константин.

— Остался перстенек, который яды распознает, — и Градимир протянул ладонь.

Перстня было жалко. Отдавать его ни за что ни про что очень не хотелось, но куда тут деваться. Константин со вздохом снял перстень и неторопливо вложил его в руку волхва.

— Что ж, теперь можно поговорить и о цене, — невозмутимо заметил Градимир. — Ты пока что у нас гостюешь. А нас к себе пригласить желания нет? Только не в гости — навсегда, — опередил он вопрос.