Однако взаимодействия между комитетом и ассоциацией не получилось. Всё, как это часто случается в таких случаях, уперлось в идеологию: одни ратовали за всемирное правительство и дружбу с СССР (люди Эйнштейна), другие называли себя патриотами Америки.
Один из участников ассоциации ученых Лос-Аламоса физик Роберт Маршак вспоминал: «Я разговаривал с Эйнштейном в течение целого года, когда я был в Ассоциации, чтобы попытаться убедить его, что должны быть гораздо более тесные отношения между Чрезвычайным комитетом и Ассоциацией, я чувствовал, что они шли в разные стороны, а должны работать вместе. Мне казалось, что Эйнштейн был оружием Силарда, и во время одной продолжительной встречи я пытался убедить его сотрудничать с Ассоциацией… Но Эйнштейн не был наивен. Он был в состоянии понять, когда его пытались использовать в своих целях… Не Силард вбил в голову Эйнштейну мысль об этом Всемирном правительстве (правительстве для спасения цивилизации), а сам Эйнштейн думал о нем еще до войны и теперь проталкивал его… Он, казалось, принял некоторые из моих аргументов в защиту ООН. Он был очень мягким человеком. Он не видел несовместимости и считал, что все должны стоять за Всемирное правительство и в то же время Ассоциация и Комитет могут быть едины… В итоге из-за наших с ним разногласий мы не сотрудничали как следует. И я чувствовал, что массовой поддержки у них нет».
Моделировать идеальный мир без зависти, злобы, предательства – это одно. А пытаться претворить высокие думы в реальную жизнь – это нечто совсем другое. В возникшем конфликте, одну из сторон которого занял Эйнштейн, вновь на поверхности оказались обычные человеческие разногласия, неумение или нежелание перед лицом опасности (ядерной опасности) договориться и, разумеется, обычные человеческие амбиции.
При том что «манхэттенцы» (бывшие участники «Манхэттенского проекта») и Альберт Эйнштейн (и его сторонники) сходились в главном, в частностях «в товарищах согласья» не было, потому что каждый видел себя во главе благородного дела борьбы за мир во всем мире.
В результате обращение семидесяти девяти физиков к президенту Трумэну о недопущении развязывания ядерной войны так и осталось без ответа, а разговоры о возвышенном так и остались разговорами.
«Внешняя политика США после войны напоминает мне Германию времен кайзера Вильгельма II, – скажет в это время Эйнштейн и прибавит: – Мы никогда не перестанем смотреть с детским удивлением на величайшую Тайну, в которой рождены. Это защищает нас от несовершенства человеческих отношений. Когда утром меня тошнит от новостей в «Нью-Йорк таймс», я всегда думаю: “Это все же лучше Гитлера”».
Впечатляющие сравнения для человека, который всегда презирал и отвергал фюрера НСДАП и восхищался Америкой как страной настоящей свободы. Сама мысль поставить Германию эпохи Третьего рейха и США на одну доску говорит о глубоком разочаровании Эйнштейна в американской демократии, где тоталитарное давление на личность, по мысли ученого, ничем не отличается от репрессий и гонений на инакомыслящих в Германии.
Мысль о Всемирном правительстве все более и более захватывала воображение Альберта. Он был уверен, что именно космополитизм, независимость от конкретных национальных элит (от их военно-политических, финансовых и экономических возможностей), свобода от идеологии и ротация кадров позволят создать дееспособный государственный орган, который будет стоять над дрязгами и аферами отдельных политиков и силовых структур.
Особое место в этой фантастической транснациональной организации Эйнштейн отводил СССР.
Он писал: «Конечно, будет оппозиция. Но не факт, что СССР, который часто представляют как главного антагониста идеи Всемирного правительства, остался бы в оппозиции, если бы ему гарантировали реальную безопасность. Даже если Россия теперь настроена против Всемирного правительства, как только она убедится, что является его равноправным членом, ее отношение может измениться. Однако мы должны предположить, что, несмотря на все усилия, Россия и ее союзники могут оказаться вне Всемирного правительства. В этом и только в этом случае Всемирному правительству придется обойтись без России и ее союзников. Но такое частичное Всемирное правительство должно объявить, что его двери остаются широко открытыми».
О какой-то особой реакции в Кремле на эти слова ученого нам ничего не известно. Однако в ФБР в Альберте Эйнштейне в очередной раз увидели «большевистского агента», а слово «либерал» по отношению к нему стало почти ругательством.