Эти события ознаменовали триумф политики над географией. Центральный массив, малонаселенный, с небольшим количеством рек и отсутствием дорог, был грозным барьером для любой амбициозной централизованной власти, расположенной на севере. Ближе к Атлантике горы были более пологими, но их разделяли великие реки, текущие на запад — Сомма, Сена, Луара, Дордонь и Гаронна, которые слишком легко становились границами мятежных и независимых княжеств. Главным путем из Парижа в Средиземноморье тогда, как и сейчас, был коридор по долинам рек Рона и Сона, через который проходил один из самых активных и богатых торговых путей Западной Европы. Но богатство порождало власть, и великие города, через которые проходил этот путь, не служили ни одному королю, несмотря на все их внешнее проявления почтения.
В XVII веке кардинал Ришелье мог рассматривать Рейн, Альпы и Пиренеи как "естественную территорию" Франции. Но только значительные бюрократические ресурсы его собственного правительства сделали это возможным. В XII веке, когда люди говорили о "Франции", они подразумевали "северную Францию", и их терминология, столь странная для наших современников, имела под собой политическую реальность. Власть королей из династии Капетингов была признана менее чем на десятой части "естественной территории" определенной Ришелье. Территория, на которой они осуществляли эффективный контроль, была еще меньше и составляла не более Парижа, Иль-де-Франс, кусочка Бургундии и изолированных анклавов в северной и центральной Франции. Справедливо будет заметить, что влияние французских королей простиралось дальше, чем их реальная власть. Но на западе и юге своего королевства им не хватало даже этого влияния. Держава королей Англии из династии Плантагенетов включала в себя все атлантическое побережье Франции от Ла-Манша до Пиренеев и простиралась вглубь страны до Вернона, Тура, Клермон-Феррана и Ажена. Граница Священной Римской империи проходила не по Альпам, а по Роне, Прованс был имперским графством а Лион и Авиньон - пограничными городами.
Но политические границы имели меньшее значение, чем культурные. Плохие коммуникации и независимость крупных феодалов оставляли каждому региону возможность развивать свою собственную культурную и политическую идентичность. На периферии различия были размыты. Но пуатевинец по-прежнему мог считать гасконцев иностранцами, а бургундский аббат говорил о своем родном регионе, что у него "нет ни короля, ни герцога, ни принца". Богатая провинция Лангедок, лежавшая за Авероном, между долинами рек Рона и Гаронна, вероятно, имела с севером Франции меньше общего, чем многие районы Германии. Жители Лангедока, по словам нормандского хрониста, были высокомерными, вспыльчивыми и "отличались от франков, как цыплята от уток". Сохранение римского права, важная роль женщин и утонченность общества, не организованного для войны, отличали его от более дисциплинированного севера. Его литература была более светской и создавалась на языке