Альбом для марок

Унию мы приняли в семнадцатом веке. До этого православные священники значились крепостными. Веками возили навоз. А нунций предложил признать власть папы в обмен на гражданские права. Служба и обряды сохранялись.

В четырнадцатом году перед русским наступлением австрияки вывезли всю русскую интеллигенцию Галиции и Закарпатья в Талергоф. Там погибло сорок тысяч человек, цвет народа. Во Львове есть могила Неизвестного талергофца.

Львов – русский город, не имеет отношения к полякам и украинцам. Там был самый древний научно-исследовательский институт на Руси – Ставропигий. На другой день после прихода Красной армии его закрыли. Весь архив погиб. Послухайте меня, что из того, что это духовное учреждение? Надо что-то делать. Может быть, вы поможете? Здание сохранилось, я в прошлом году сделал фотографию.

В день освобождения я по развалинам моста перешел на ту сторону в ратушу и как старший по званию принял власть на себя. Я послал телеграмму Сталину, чтобы нас присоединили к России. Назавтра ко мне пришли из командования фронтом два генерала и полковник. Полковник Брежнев. Я ему заявил, что мы русские и хотим быть в России. Он сказал, что нас освободили в составе Чехословакии, но пожелания народа учтут.

Мы назначили городской митинг на площади, но шел снег, и с гор стреляли немцы. Тогда мы собрали своих в кинотеатре и послали письмо Сталину со многими подписями.

Приехал Свобо́да, говорит:

– Что вы делаете?

Я ему заявляю:

– Теперь уже поздно. Вы нарушили обязательства. Президент Маса́рик говорил, что чехи берут Подкарпатскую Русь на сохранение и отдадут ее, когда Россия будет великой.

С тех пор я в Чехословакии не бывал…

И что же? Нас обидели. У меня отобрали второй этаж, пропала библиотека. Молодежи велят называть себя украинцами. Но Украина – наш враг, про́шу вас, это же креатура Германии. В тридцать девятом в Хусте было правительство Августина Волошина. Сталин про него отнесся, что моська хочет присоединить к себе слона, советскую Украину. Я тогда от ужгородского правительства летал в Братиславу договариваться о демаркации границы. Но тут пришли венгры. Что венгры? Венгры меня не интересуют. Про́шу вас. Нужно создать на Украине русскую национальную организацию. Наше спасение – в союзе с Крымом!

…С большого портрета за спиной хозяина на нас смотрел красавец адвокат времен Франца-Иосифа с усиками и в визитке.

1973

2

Потертые рукава, застиранные манжеты. Сухие костяшки пальцев барабанят в двери каплицы:

– Откройте! Здесь люди из Москвы. Скажите, это я́ прошу!

Сквозь каплицу направо – в Ренессанс маленькой Успенской церкви.

– Обратите внимание – витражи нежные, не грубые. Венская работа девятнадцатого века.

Неуловимые рассуждения о тонкости:

– Animus, не anima – дух, не душа.

Во дворе – на башню Корнякта:

– Винкельман писал, в настоящем искусстве должно быть тихое величие и шляхетная простота.

Из подмышки – самодельная папочка с завязками. Конверт наготове с адресом на машинке. Аккуратные копии старых рисунков:

– Пара́цельс, “Гербариум”. Рисо́вник у него был хороший – лучше фотографии. Это для аптеки – вы не посещали? Первая аптека на русских тере́нах. Аптекарь был немец, но человек с большим сердцем. Как потом Иосиф Второй – последний гуманист. Закрыл семнадцать монастырей, начал школы, отменил панщину. Иезуиты его отравили. И представьте себе, чем сейчас похвалились! Триста лет университету! Так это же иезуитский коллегиум!

Уния не удалась. Хотели на латинке печатать – уже поздно. Катедра православная, никакую ябеду не бросишь. Швайпольт Фиоль за сто лет до Федорова русские книги печатал – пять книг: “Октоих”, “Осьмигласник”, “Часослов”, “Триодь цветная”, “Триодь постная”. И тексты не в Москве брал, свои нашлись, в Перемышле.

Ну про́шу вас, без префаций, это же всем известно. Конечно, Федоров был иезуит – кто еще? И Скорина. И оба нехорошо кончили. Федоров здесь погребен, у Онуфрия, но могила затеряна. Увы, сам Гутенберг нехорошо кончил – как великие люди, – как Есенин, как Маяковский. Да-да, Пара́цельс был немец. Сами тогда сделали крик, что читает лекции на варварском языке. Но на варварском языке не написали бы Лессинг, Гердер, Гёте, Шекспир – простите, Шиллер. И Коперник в Болонье сам записал, что немец – зачем ему было врать. Мы тогда еще вместе были. Это потом немцев – славян повро́знили.

Поляки хотят Коперника захватить. Поляки всегда ищут родину, где ее нет. За это они и Жеромского не очень-то любят. У него лучше, чем “Гайдамаки”, лучше, чем “Тарас Бульба”:

– Я хочу построить новую Польшу на гранитном фундаменте. – Ты хочешь построить новую Польшу на земле, пропитанной русской кровью.

Польша это как человек с большим животом вперед – проглотил столько, сколько не может стравить.