Альбом для марок

      В вашем доме,
      В вашем доме
      Я впервые без гондона…

Пародия на маяковское Нигде, кроме:

      Если хочешь быть сухим
      В самом мокром месте,
      Покупай презерватив
      В Главрезинотресте!

Пародия Гоп-со-смыком:

      Мама, я пекаря люблю, да-да,

      Замуж за пекаря пойду, да-да,
      Пекарь делает батоны
      И меняет на гондоны —
      Вот за что я пекаря люблю! да-да!

Пародия на стереофильм Машина 22–12:

      Эх машина ты моя, машина,
      Дорогой презерватив!

– Один наш поехал в Америку. Ему говорят: ты поосторожней, там сплошная зараза. Приходит он в американскую аптеку и просит гондон. Ему говорят: какого размера? А он не знает. Тогда ему говорят: – Пройдите в соседнюю комнату. – В общем, приезжает он из Америки без носа. Ему говорят: мы же тебя предупреждали! – Да я на примерке засыпался.

– Армянин жалуется: – Доктор, у меня столько детей, совсем замучился. Нет ли средства? – Тот прописал ему презервативы. Через неделю армянин прибегает: – Спасибо, друг, спас! – Доктор удивляется: – Как, так быстро? – Да я три раза принял и стал срать пузырями. Все дети со смеху подохли!

И из рук в руки газетная вырезка – кандидатами в депутаты:

Раису Сыроежкину – от Баковского завода резиновых изделий санитарии и гигиены.

Не прямое и пошлое – к тому же недоступное – назначение, не санитария и гигиена влекли нас, – но миф, запретность, неуловимость и – превыше всего – чарующая эфемерность, бархатистое прикосновение талька к губам, всасывание нежного пузырька, осторожный прикус зубами и одновременное закручивание пальцами до границы, за которой он лопнет. О музыкальное шуршание готового пузырька по зубам на уроке – неожиданно хлоп! – и училка делает вид, что ничего не было.

Обладание презервативом – ступень блаженства и степень взрослости.

Мы толклись в аптеках, слушая эвфемизмы:

– Два пакетика.

– Две резиночки.

Раз даже: – Два петушка.

Передавали друг другу разведанные или только что сочиненные народные способы приобретения: ни одна провизорша нам, зеленым, неположенный и дефицитный товар бы не продала.

Мы продумали операцию. Высмотрели у удельнинской аптеки подходящую кандидатуру,

Дед был, как из Некрасова – борода лопатой, грязная светлая рубаха, на голове шляпа грибом, какие когда-то любили пахари. Шурка извлек пачку гвоздиков (тройка – пара, рубль – штука) и направился к жертве:

– Дед, купи нам гондон!

– Стыдно мне, стар я…

– А ты скажи – сыну.

Дед колебался. Шурка помахал папиросами:

– Мы тебе закурить дадим!

Дед взял монеты и вздыхая пошел на крыльцо. Минут через десять спустился, обескураженный, и протянул сорок три наши копейки:

– Говорят, нету.

Шурка широким жестом дал ему за старание папиросу.

Неудача не огорчила. Больше того, мы ликовали – может быть, подсознательно понимая, что наконец-таки проявили волю. Судьба дала нам случай проявить волю и воображение, когда настало лето сорок седьмого года.

Ни до, ни после в Удельной не было таких ближних и подходящих дачниц. Мы подбросили пятиалтынный: Шурке выпала Лялька, мне ее двоюродная сестра Леночка.

Поначалу Шурка имел успех и звание генерал Морозов, но вскоре возник Авдотьин дачник, рыжий Женька:

– Я еврей, а фамилия Баранов, – и захихикал.

Лялька предпочла социально близкого, и оскорбленный Шурка влез в линялую тельняшку и явился, помахивая армейским ремнем с бляхой. Они ушли толковать в Сосенки, а мы на скамейке ждали – вернее, жаждали крови. Крови не пролилось.

По три раза на дню Леночка с судками ходила в детский сад, где Лялькина мать была за врача, и каждый раз сворачивала в наш переулок. Я ее поджидал, и мы говорили, не могли наговориться о всяком – от Розы Каганович до прочитанного. Однажды приложились сухими губами.

В августе ее увезли в Винницу, и я от нечего делать приударил за Лялькой – удачно. Тут ход конем сделал давно приглядывавшийся к нам дачник Фелька, сын чекиста-дзержинца. Дзержинец хвастал, что по профессиональной необходимости выкуривает сто штук в день и что белополяки у него на спине вырезали БОЛЬШЕВИК. Хоть бы сообразил, что мы каждый день на речке видим его гладкую жирную спину.

Фелька подбил отвергнутых Шурку и Женьку дать мне ума, чтобы опозорить фаворита и самому занять его место. Шурка условным посвистом вызвал меня и, прячась за елочками, раскрыл заговор. К вечеру за мной зашел подтянутый Фелька. Меня привели на свалку над речкой – там летом сорок первого валялись измазанные говном красивые царские облигации.

– Ты что, Женино место занять хочешь? – прошепелявил Фелька.

Я покобенился и, как было условлено, стукнул Женьку в рожу. Женька ушел из-под рук и словно сквозь землю провалился. А Фелька, размазывая красные сопли, орал с безопасного расстояния Шурке любимое отцово:

– Предатель!