Читаем Альбом для марок полностью

Альбом для марок

На полочке лежал чемода-а-анчик, На полочке лежал чемода-а-анчик, На полочке лежал, На полочке лежал, На полочке лежал чемода-а-анчик. – А ну-ка убери чемода-а-анчик, А ну-ка убери чемода-а-анчик, А ну-ка убери, А ну-ка убери, А ну-ка убери чемода-а-анчик. – А я не уберу чемода-а-анчик, А я не уберу чемода-а-анчик, А я не уберу, А я не уберу, А я не уберу чемода-а-анчик. – А я его выброшу в око-о-ошко, А я его выброшу в око-о-ошко, А я его вы — А я его бро — А я его выброшу в око-о-ошко. – А ты его не выбросишь в око-о-ошко, А ты его не выбросишь в око-о-ошко, А ты его не вы — А ты его не бро — А ты его не выбросишь в око-о-ошко. – А я его выбросил в око-о-ошко! А я его выбросил в око-о-ошко! А я его вы — А я его бро — А я его выбросил в око-о-ошко! – А это был не мой чемода-а-анчик, А это был чужой чемода-а-анчик, А это был не мой, А это был чужой, А это твоей тещи чемода-а-анчик!

Абсурдизм, помноженный на обериутство:

С деревьев листья опадали (прямо в лужи), Пришла осенняя пора. Парней всех в армию забрали (хулиганов), Настала очередь моя. Пришла повестка на бумаге (шесть на девять) — Явиться в райвоенкомат (для прохожденья), Мамаша в обморок упала (с печки на пол), Сестра сметану пролила (обратно, на пол). Мамаша, живо подымайся (взад на печку), Сестра, сметану подлижи (языком). А я, молоденький мальчишка (лет шестнадцать, двадцать, тридцать) На фронт германский подалси. И вот мы только окопались (в землю рылом), Подходит ротный командир (ать-два); Здорово, братцы-новобранцы (матерь вашу!), Давай, в атаку побегли! Летят по небу самолеты (бомбовозы), Хотят засыпать нас землей. А я, молоденький мальчишка, (лет шестнадцать, двадцать, сорок, сам не знаю, сколько), Лежу с оторванной ногой (притворяюсь). Ко мне подходит санитарка (звать Тамарка): Давай тебе я первяжу, И в санитарную машину (студебекер) С собою рядом положу…

лучшее время

Режиссерский возник из случайной книги. Переводческий – из объявления на заборе. Ин-язовский плакат на Второй Мещанской сулил стипендию вдвое больше вгиковской. Я подумал, что переводить стихи – занятие чистое, подходящее, я точно сумею.

На собеседовании декан Валентей увидал: отец в Тимирязевке, спросил, что происходит в академии, и вывел, что ИН-ЯЗу я подхожу.

ИН-ЯЗ мне тоже подошел. На фанерной перегородке было вырезано: VITA NOSTRA HOHMA EST, над писсуаром нацарапано: QUI SCIT, PERDIT.

После социолога Валентея деканом стал испанец-республиканец, летчик-бипланист Браво. В институте изображали, как он вспоминает:

– У меня коншились боеприпашы. Я подлетел к фашишту и штукнул его кулаком по шерепу.

Я подал ему долгий бюллетень, диагноз: ГИПЕРТОНИЯ, и попросил свободного посещения. Браво любил орать, но укрощался, когда орали в ответ.

ИН-ЯЗ стал раздольем.

На грамматике вдохновенный Клаз убедил, что в языке – даже русском – необходим артикль, перфект, континьюос.

Майор Квасюк купался в военно-лингвистической непогрешимости:

– Инженерные войска?

– Корпс ов энджиниерз.

– Это трупы инженеров. Кор ов энджиниерз!

Квасюк возвышался до допроса военнопленного: