Альбом для марок

Сначала была надежда. Домашний доктор Льва Николаевича Душан Петрович Маковицкий, словак, послал сестре Льва Николаевича телеграмму:

– Много чаю.

Он хотел сказать, что он очень надеется.

Когда Лев Николаевич умер, один старичок сказал:

– Великий Лев умер, поклонимся праху великого Льва!

Все желающие могли попрощаться со Львом Николаевичем – в одни двери входили, в другие выходили.

1956–1981

издатель

Из петербургской баптистской семьи.

– Вот эта рука позымала руку Аверценко. Я процел объявление: по слуцаю прекрасения зурнала годовые комплекты со скидкой. Я посол, поднялся в редаксыю – там пусто. Выходит плотный муссина. – Тебе цего, мальсик? – я сказал. Он говорит: – Давай я тебе заверну. – Дома я посмотрел, а он деньги мои назад завернул.

Издатель был капитаном пятилеток, чем-то похуже, в издательство спланировал из московской таможни.

– Вам какие книги не досли? Написыте мне списоцек. И не думайте о них плохо. Там оцень эрудированные мальсики. Сам набирал. Растле-ен-ные… Ну, представьте себе, приходит пластинка. Лесенко. А у меня такой нет. Составляется акт об уництозении. Пластинку в портфель. Конесно, при выходе обыскивают. Но нельзя зе найти в портфеле, цто уництозено!

Он таращил на меня толстые мутные очки.

– Хрусталики у меня из глаз вынули и в корзину бросили!

Говорили, при инсульте у него были поражены все центры речи, кроме испанского. Он говорил – жена и врачи не понимали. Поняли сослуживцы, когда пришли навестить.

После инсульта он круглый год сидел при распахнутом окне. Любил поморозить редакторш и, особенно, переводчиков.

– Боитесь, а? Боитесь. Ну, бойтесь, сидите в сапке, у меня дело. Послусайте, переведите, а? Дрянь узасная. Звонили мальцики со Старой плосяди, просили. Сроку две недели. Надо ублазыть лидера английской компартии. Выруците. Там и делать-то нецего, а я по рубль сорок поставлю! Выруците.

Через две недели и долго потом:

– А, халтурсик присол! Любую дрянь за рубль сорок готов перевести. Халту-урсик!

После дела Синявского – Даниэля пошли мелкие неприятности. Я на всякий случай решил сдать рукопись в срок. Издатель меня вызвал:

– Подписывали?

– Подписывал.

– Раскаиваетесь?

– Нет, как-то.

– А вы знаете, цто комитет по делам пецати распорядился не пецатать, кто подписывал?

– Откуда же я могу знать?

– А здали?

– Во всяком случае, думал, что такое может быть.

– Вот-вот. Мы поцитали-поцитали: Антокольский, Самойлов, Ахмадулина. Да мы только на них и дерзымся! Не возьметесь отредактировать книзечку?

В другой раз:

– Гинзбурга – Галанскова посадили. Вы думаете, я против? Я – за. Вон видите, за окном фонарь? Так вот, если Гинзбург с Галансковым придут к власти, я завтра буду висеть на этом фонаре. А мне не хо-оцется!

В реабилитацию он первым из московских издателей давал работу выпущенным.

У него была идея, что надо делать добрые дела. Например, что переводы хороших книг должны быть хорошие.

– Я даю работу зонам ответственных работников и хоросым переводсикам. А эти, Н. Г. – уу! И. А. – импотент, ее на версту к издательству подпускать нельзя! А этого О., зулика, – на сто верст!

Что надо издавать непроходные книги. Вопреки профилю издательства выпустил Кафку и Камю.

– У меня виза есть. Знаете, цто это такое? Я могу запретить любую переводную книгу на территории СССР.

Не знаю, мог ли он запретить все, но пробить мог не все. Очень хотел, но не сумел выпустить модную тогда Саган.

Раз специально вызвал меня из дома:

– Послусайте, цто я вам процту. Это от Винокурова и его подстроцникиста.

Заявка. Предлагают перевести всего Элиота – стихи, поэмы и драмы – к сентябрю сего года.

– Как, по-васему, цто это такое?

– Заявка.

– А по-моему, это наглость. Написыте мне сроцно заявку на Элиота задним цислом. Я приму. Слусайте, только не дурите. Вы завтра ее приносите, а я принимаю. А Винокурову я найду, цто сказать.

Спустя время:

– Знаете, цто я ему сказал? Цто при разборе лицных бумаг Элиота насли призыв сбросить атомную бомбу на Ханой!

Элиот по-русски вышел уже после смерти издателя. Умер он тоже при обстоятельствах. Издавали Анну Зегерс. Издатель распорядился убрать сталинистские пассажи. Редакционный сталинист доложил в Берлин. Зегерс позвонила в Москву. Со Старой площади позвонили издателю. После этого разговора у него в течение шести часов рвались сосуды вдоль всего пищевого тракта.

1979

чуковский

i. Зайчики в трамвайчике

– Корней Иваныч! Здрасьте, Корней Иваныч! Вот познакомьтесь – Тихонов, изобретатель плакатного метода борьбы с неграмотностью.

– Очень приятно, – медовое восхищение.

– Знаете, Корней Иваныч, о методе Тихонова в двадцать девятом году журналист Железников написал статью. Ее не напечатали – знаете, как бывает.

“Утро едва забрезжило над кружевецкими промыслами, а по деревне уже проскакал верховой. На каждый забор он наклеил плакат с буквой У”.

– Представляю, что они там приписали спереди и сзади, – мечтательное пение.