Альбом страсти Пикассо

Ведь это же произошло сто лет назад, когда у Пабло родилась дочь. Тогда Пикассо убеждал, что уже давно не спит с Франсуазой, что она просто занимается его делами и воспитывает сына. Но вот в газетах появились статьи о рождении дочери Пикассо, его Паломы, его голубки. И так больно стало, и тут подвернулся этот Жан. Не стоило с ним встречаться: липкий, глупый, он только лишь усугубил страдания. Неужели Пабло все-таки донесли о той давней связи? Только бы Пикассо ничего не узнал! Ведь если он уйдет – это будет конец…

– Все так! Все превосходно! Дела обстоят отлично! Франсуаза… она решила уйти от меня. Эта дешевка просто использовала мое имя и положение. А теперь, когда я больше ей не нужен, она бросает меня! Ну и пускай катится куда подальше! Ты думаешь, я расстроен? Глупости!

Долорес, насыпавшая кофе в кофемолку, вздрогнула, и горсть крупных коричневых зерен посыпалась вниз, запрыгала на плитах.

Неужели она не ослышалась? И Франсуаза решила уйти от Пикассо?

Да, это объяснимо: последнее время у Пабло особенно плохое настроение. Он раздражен, ворчит с утра до вечера. И все ему не так: круассаны недостаточно мягкие, в молочнике слишком много сливок, чай отвратителен, а погода еще хуже. К тому же у Пикассо начался новый виток страха смерти, когда он изводит окружающих, просто уничтожает своим брюзжанием. «Неужели ты не понимаешь, что скоро умрешь? И для тебя все закончится! А мир будет продолжать жить как ни в чем не бывало, как будто бы тебя и вовсе не существовало!», – восклицает Пикассо, то пытаясь пальцами разгладить морщины, то взбивая редкие клочки седых волос. Он способен твердить эти фразы часами, накручивая себя, сводя с ума своих близких. Аргументы, что человек не может ничего изменить, поэтому надо принимать смерть как естественное завершение жизни, не действуют. «Тебе хорошо рассуждать, ты еще так молода! – взвивается Пикассо. – О, как я был бы счастлив, если бы прожил к сегодняшнему дню хотя бы на двадцать лет меньше. Я уже стою одной ногой в могиле, и никому меня не жаль, всем плевать!» Нервный, взвинченный, он с особым пылом бросался в водоворот новых амурных приключений, причем его избранницы становились все моложе и моложе. Пикассо словно бы пытался напиться чужой молодости. Он обожал прихватывать у своих инженю носовые платки, заколки, шарфики. Почему-то был уверен, что такие вещицы способствуют омоложению. Этим дерьмом всегда были набиты карманы его стареньких плохо выглаженных брюк, подвязки от чулок вечно выпадали в самый неподходящий момент.

Жена не могла всего этого не видеть.

Меньшей доли поводов было бы достаточно для того, чтобы уважающая себя женщина навсегда оставила мужчину.

Если бы этим мужчиной не был сам Пикассо, с его красивыми черными глазами, с его сумасшедшими гениальными картинами.

Куда убегать Франсуазе? С двумя детьми, с неприкаянно-изматывающей любовью к Пабло (а по-другому к нему относиться невозможно)? Как жить без человека, который, конечно, совершенно невыносим, но ведь он в два счета заменяет собой и солнце, и воздух, и весь мир? Как смириться с тем, что дети будут лишены отца – причем такого, известного, знаменитого?..

И все-таки, выходит, решилась.

По крайней мере, Франсуаза собирается попробовать.

Интересно, увенчается ли ее попытка успехом?

«А ведь я тоже пыталась уйти от Пикассо, – вспоминала Долорес, сочувственно поддакивая Пабло, расписывающему все недостатки жены. – Пару лет назад, когда у меня появилось много свободных денег, я поняла, что мне больше нет нужды пользоваться мастерской Доры Маар. Я нашла себе эти апартаменты, в двух шагах от Елисейских Полей, съехала со старой квартиры и не оставила для Пикассо ни адреса, ни номера телефона. Пару дней, думая, что мы расстались, я убеждала себя: все в порядке. Потом переспала с официантом из ближайшего кафе. А потом мне стало так плохо, что я бегом побежала разыскивать шофера Пабло и умоляла Марселя поскорее передать Пикассо мой новый адрес. Меня хватило на неделю. Пабло так и не узнал, что я собиралась его оставить!»

* * *

Отчаяние накатывает такое – просто выть хочется. Невозможно поверить, что все произошедшее произошло на самом деле… Молодые девушки не должны погибать так страшно и нелепо! Хотя перед глазами постоянно возникает бледное застывшее лицо Тани, ее убийство все еще до конца не осознается. То оно кажется кадрами фильма ужасов, то тяжелым кошмарным сном; и выключить бы это кино, проснуться…

Потом приходит какая-то ледяная отстраненность. Наверное, не выдерживающая тяжести негативного события психика пытается не сломаться, защищается, и голову наполняют мысли иного порядка, холодные и расчетливые.

Хорошо, что Дарина всего этого не видит. Хорошо, что с Андреем и близкими друзьями, которые тоже присутствовали в этом аду, все в порядке. Хорошо…

А только ничего не хорошо! Ничего не хорошо, все плохо, невыносимо!

Истерика выходит на новый виток, набирает силы, заполняет собой все…