Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира

«Моя самая любимая дочка» — это мама так шутила, ведь других дочек у нее не было. Насколько я помню, единственная шутка, которую она себе позволяла.

В тот вечер я ела пиццу без обычного энтузиазма, представляя себе бабушку, запертую в доме отдыха с другими стариками. Не напомнит ли он ей психушку? Бабушке не нравилось сидеть взаперти, не нравилось, когда ей говорили, что делать, не нравился режим. Нет, пока я жива, ноги бабушкиной не будет в богадельне. Ее состояние вдруг показалось мне гораздо менее серьезным, чем я думала в последнее время. Подумаешь, лысеет и кожа чересчур загорела. Ну выбросила вставную челюсть и еле-еле тащится. Нет, бабушка должна и дальше жить, как ей заблагорассудится. В своем коттедже. И вовсе это не лачуга, а самый настоящий коттедж. Я присмотрю за бабушкой. Позабочусь обо всем. Только через мой труп они заставят ее делать что-то, что ей не по душе.

Я машинально поглощала пиццу кусок за куском, даже не разбирая вкуса, разрабатывая план действий. Я расскажу маме, что бабушка крепче некуда и отлично владеет собой. Тогда она сама решит, что такая бодрая старушка не нуждается ни в каком доме престарелых. А если бабушке что-то будет нужно, я сама приду ей на помощь и обо всем позабочусь. Я буду защищать ее от всего и от всех. Всегда.

Проглотив последний кусочек пиццы, я начала атаку:

— Смотри, что мне на днях сплела бабушка! — воскликнула я, выудив из кармана джинсов сверток. К счастью, на бледно-голубой веленевой бумаге не было никакой надписи. Я показала маме кружевной воротничок.

— Она сама его сплела? Это невозможно!

— Доделала совсем недавно. Она часто плела его, пока я сидела у нее в гостях.

Бабушка-бабушка, и ты говоришь, что я не умею врать?

Мама выбросила сигарету, чтобы потрогать нежную пену кружева. Она повертела его между пальцами, поднесла к лицу, чтобы получше рассмотреть.

— Какой изумительный воротничок: будто его делал профессионал! Такая тонкая работа… Не думала, что в ее возрасте бывает такое хорошее зрение!

— Еще как! Она видит лучше нас с тобой вместе взятых!

По маминому потрясенному лицу я поняла, что первый шаг к победе сделан.

После прогулки по Бурано гулять с бабушкой стало невозможно.

Мало того, что нам с трудом давался каждый пройденный сантиметр, не говоря ужо метрах, так еще и прохожие начали на нее оглядываться. Бабушка становилась все смуглее и толще. И все сильнее горбилась: спина уже была параллельна земле. Но, не считая этого и пугающей медлительности, бабушка держалась отлично. Она глубоко дышала и часто улыбалась. Собственная медлительность вовсе ей не мешала.

Однако в последнее время бабушка стала замечать любопытные взгляды, которые бросали на нее прохожие, поэтому, гуляя, мы стали ограничиваться огородом и лужайкой, где густая растительность защищала нас от посторонних.

Кроме всего прочего, я заметила, что бабушка стала вегетарианкой, так что я перестала приносить ей сардины в уксусе и другие мясные или рыбные кушанья. Вместо этого я собирала дикую вишню: она любила полакомиться ягодами еще больше, чем я. Вообще же питалась она теперь в основном сырыми овощами и фруктами. Может, она такая смуглая не столько от солнца, сколько от этой пищи?

Часто бабушка ела морковку прямо с грядки: только вытрет ее небрежно о платье, которое, увы, было уже не таким белоснежным, как когда-то.

Я начала ходить на почту за бабушкиной пенсией. Она написала на меня доверенность. В первый раз на почте удивились, но потом привыкли. На пенсию я покупала продукты и всякие мелочи. Убирала в доме и стирала белье. Иногда кто-нибудь из бабушкиных соседей останавливал меня на улице и спрашивал, как она себя чувствует и почему ее больше не видно.

— Хорошо, она страшно занята. Лучше ей не мешать: она же рисует, — отвечала я и тут же убегала.

К счастью, в своем районе бабушка не успела завести настоящих друзей.

А мама… Я знала, что один кружевной воротничок не обеспечит бабушкиной свободы. К счастью, моя копилка была полна. Я покупала якобы собственноручно сделанные бабушкой кружева, венецианские маски, красивую выпечку и маленькие акварели, потом предъявляя их маме как знак того, что бабушка в полном порядке. Мамины глаза расширялись от изумления и восхищения, и за все лето она ни разу больше не упомянула «Тихую виллу».

Глава седьмая

На летних каникулах мы с мамой не покидали Венецию. В городе стояла палящая жара. Плотные толпы туристов с изнуренными лицами заполонили улицы. От каналов волнами несло странной вонью, и неаполитанские песни гондольеров, которые забивались под мосты с набитыми японцами лодками, разносились в липком воздухе.

Я ходила к бабушке чуть ли не каждый день по вечерам после пляжа. Со сморщившимися пальцами и побелевшей от слишком долгого купания кожей.