Альдана. Последняя королева эпохи (СИ)

— Вот! — воскликнул Файризан. — Тишина и спокойствие. Этого нигде не будет с завтрашнего дня и до тех пор, пока мы не завершим то, что задумали. Может, нам не хватит жизни на это, и закончат за нас другие люди. И всё это время никто не будет ничего делать спокойно, исчезнет безмятежность, от напряжения станет дышать трудно. Растворяйся в покое, пока возможно. Потом у тебя его отнимут, хорошо, если не навсегда.

— Ясно, — протянул Ивар с пониманием и послушно замер, боясь моргнуть.

Файризан тоже стал созерцать.

— Эй, — Скентия неслышно подошёл к нему и похлопал по спине, — удели ещё немного внимания нам, — прошептал он, усмехнувшись. — А вообще я не предполагал, что ты такой чувствительный.

Колкость Файризана задела, но отвечать он не стал, покорно вернулся в комнату. Скентия, задумавшись на пару мгновений, потащил его в коридор, кинув всем: «Извините, мы отлучимся на минутку».

Они остановились у лестницы. Файризан поднял грустные глаза на старейшину, полководец не хотел сейчас раскрываться перед кем-либо, но именно этого, судя по всему, Скентия и ожидал. Так и случилось.

— И что с тобой происходит? — вздохнул красавец.

— Кажется, это слишком сложно. У вас и так проблем хватает.

— И всё же? — напирал Скентия, но мягко, по-доброму.

— Я всегда хотел быть воином, отстаивать справедливость, — неуверенно начал Файризан, стараясь не отводить взгляд, в котором предательски задрожали блики наворачивающихся слёз. — И я всегда знал, что путь к ней — река крови, через которую приходится строить мосты из трупов. Без этого нельзя обойтись, бесплатной свободы больше не существует. Но я, зная это, всё равно хочу отстаивать её, держа меч в руках и не скупясь на смерти тех, кто будет мешать нам. Значит, я хочу стать убийцей, пусть это желание искусно украшено. Таков наш настоящий мир, мы с одним грехом боремся с помощью другого. Ты не задавался вопросом: почему то, что положено нам, то, что должно быть для нас естественным, теперь достаётся в борьбе? И не по справедливости, а по силе? То, что полагается нам по праву, мы делим между собой, и отнюдь не поровну. Вроде бы я привык к этому, но случаются моменты, когда броня на сердце разлетается на куски. Вот так сейчас со мной.

— Знакомо, — усмешка Скентии поменяла оттенок, стала горьковатой. — Когда броня образуется, здесь, — он положил руку на сердце, — остаётся то, что тебе раньше покоя не давало. Один лишь отзвук этого, отголосок, тень — но в темноте он растёт и развивается, броня-то свет не пропускает. Когда это становится достаточно большим, то ломает её. Вырываясь из плена, уходит, ты снова заковываешься в металл, но под него успевает залететь маленькая, незаметная частичка новой мысли, которая потом вырастет в большую проблему, сломает броню и впустит следующую беду.

— Ты меня понимаешь? — Файризан чуть заметно улыбнулся.

— Не кажется? — спросил Скентия печально, эта грусть была неожиданной.

— Не обижайся… — пробормотал молодой воин и тут же хотел поправиться, назвав старейшину на «Вы», но элементалист зажал ему рот рукой:

— Не надо. Меня бесит, когда мне «выкают».

— Извини… — Файризан еле удержался, чтобы не договорить»…те».

— Ты же обращаешься так ко мне, потому что я главнее тебя? Уж явно не потому, что мы с тобой плохо знакомы.

— Да, — пробормотал он.

— Не стоит этого делать. Главный я только официально, — Скентия вдруг выпрямился, напрягся. — Я слишком молод, не отличаюсь серьёзностью. Огрехи алхимиков. Вы не виноваты.

— Что? При чём тут они? Впрочем, для меня никакой разницы. Ты мудрый настолько, чтобы быть старейшиной, иначе тебя не назначили бы. Кстати, я считаю, что Совет Чёрных Гаваней выбрал тебя, не спросив мнения народа потому, что мы бы не разглядели в тебе мудрость раньше, чем тебе стукнуло хотя бы лет шестьдесят. Когда человеку всего третий десяток идёт, принято больше обращать внимание на его красоту, манеры и остроумие.

— Все бы так думали, как ты, — он покачал головой, снова усмехнувшись так, как только он умел — тепло и ласково, но, тем не менее, это была не улыбка а именно усмешка. — А вообще ты заблуждаешься относительно меня.

— Может, ошибка не моя, а ва… твоя?

— Нет, просто тебе не всё про меня известно, — Скентия вновь стал холоден, как пару минут назад, даже суров. — Ты мне душу излил, я — тебе. Это остаётся между нами.

Не дожидаясь, скажет ли ему на это что-нибудь Файризан, он удалился в комнату. Полководец ощутил укол, весьма болезненный. Может, старейшина и думал, что ему, Файризану, хватит этой узкой полоски света из приоткрытой двери в зал души красавца, но сейчас у воина было ощущение, будто он только просунул туда голову, а Скентия дверью придавил её.

«Самовлюблённый эгоист, — мелькнуло в мыслях у Файризана. — Думаешь, я приду в восторг от минутного ощущения своей избранности — мистер Ринхафт чуть было не поделился со мной чем-то сокровенным! И ведь в чём-то ты прав, чем-то ты меня купил».

— Ты идёшь? — окликнул его красавец.

Он молча догнал элементалиста.