Алеф (CИ)

Едем за зелёным «Накано» около четверти часа, пока впереди не появляются ворота частного аэродрома. Голем показывает пропуск, и створки раскрываются. Мы гоним по бетону, пересекая взлётные полосы, к зоне посадки мультикоптеров. Там нас ждёт пассажирский транспорт, смахивающий на огромного неуклюжего жука. Заключённые в гравитационные кольца пропеллеры уже расправлены.

Пилот в серой униформе отдаёт Голему честь, и мы поднимаемся по короткому трапу в салон. Люк плавно закрывается.

- Куда летим? - спрашиваю я.

- В Океан.

- Куда? - переспрашивает Олег.

- Вы меня слышали, - говорит Голем с улыбкой. - Ипподром находится на палубе «левиафана».

Мультикоптер взлетает и устремляется к облакам. Внизу проносятся дома Киберграда, со всех сторон мелькают небоскрёбы. Солнце слепит справа. Мы направляемся к Лазурному заливу.

- Зачем такие сложности? - ворчит Олег. - Это слишком далеко.

Я молчу. Перспектива побывать на «левиафане» мне нравится: раньше я проводил на этих гигантских кораблях много времени. А вот полет над Океаном едва ли доставит мне удовольствие. Прежде, во всяком случае, это всегда становилось испытанием. Вероятно, дело в ассоциациях со смертью отца. Я не могу долго смотреть на водную гладь: через некоторое время возникает ощущение, будто волны пытаются загипнотизировать и утянуть в пучину.

Первое судно появляется в зоне видимости уже спустя полчаса - как только мы добираемся до воды. Это многоэтажный плавучий остров с полностью развитой инфраструктурой. Под нами мелькает полоска пляжа. Мы летим над Океаном. Стараюсь не смотреть в иллюминатор слишком часто и подолгу.

Корабль, который ищёт пилот, называется «Крон». Об этом сообщает Голем.

- Я выбрал его из-за символичности имени, - говорит он, глядя на меня. - Ты веришь в гибель богов?

- В то, что эпохи сменяют друг друга?

- Нет. В то, что смена эпох - результат войны. Переход через рубеж не обходится без жертв. Крон оскопил отца, Урана, чтобы занять его место.

- Я больше верю в искупление, - отвечаю я.

- Неужели? Христианин? А, нет! Я помню: масон.

- Не совсем.

- Допускаешь существование всесильного творца.

- Что-то в этом роде.

- Я тоже верю в искупление. В то, что один способен спасти миллионы.

Должно быть, Голем имеет в виду себя. Метит в мессии, значит.

- Может ли один судить миллионы? - спрашиваю я.

- Я верю в то, что каждый член определённого вида является его представителем. И по нему можно судить обо всех особях. Это налагает большую ответственность на индивидов, но показывает сообщество со всеми его достоинствами и недостатками.

- Позвольте с вами не согласиться, - встревает Глеб. - Люди слишком разные, чтобы составлять мнение о целом…

- Разумеется, вы можете не соглашаться, - Голем награждает собеседника равнодушной улыбкой. - Но я останусь при своём мнении.

- Тогда спорить бессмысленно, - пожимает плечами Глеб.

- Значит, не будем. Если вы хотите изучить муравьёв, вы берёте любого из них и препарируете. Не выясняете, кто из них лучше, а кто хуже, не составляете статистику. Полученные при изучении одной особи знания вы имплицируете на весь вид.

- Люди не муравьи, - говорю я.

- Верно, - Голем награждает меня чуть заметной улыбкой, холодной, как лёд. - Но научные принципы для всех едины. И потом, представьте, что вы - не человек. Некое другое разумное существо. Станете вы делать разницу между людьми и, допустим, теми же муравьями? Не думаю.

Повисает непродолжительная пауза. Глеб с Олегом переглядываются. Они в недоумении.

- Есть теория, что наша жизнь на самом деле - смерть, - неожиданно замечает Марна. Должно быть, она решила сменить тему. - Мне рассказывал отец. Только я не помню, кто автор учения.

- Правда? - Голем приподнимает брови. - Как это возможно? Жизнь есть жизнь, разве нет? Её нельзя перепутать с небытием.

- Идея в том, что нам кажется, будто мы живём, а потом, умирая, оказываемся в аду или раю. А на самом деле всё наоборот. Живём мы там, - Марна указывает пальцем вверх, - а то, что считается жизнью, и есть загробный мир.

- То есть сейчас мы в раю? - уточняет Олег. - Ну, или в аду?

- Именно так. Мы ведь не помним ничего, что было до нашего рождения. Память о предыдущем существовании стирается.

- Некоторые утверждают, что помнят, - говорю я.

- И есть ещё сны, - замечает Глеб. - И чувство дежавю.

- Это просто теория, - произносит Голем. - А факт заключается в том, что взрыв Бетельгейзе ознаменовал конец эпохи. Люди ещё упираются, не желая это признавать - сопротивляются Природе, строят башни, ищут средства борьбы с неизбежным. Сколько они продержаться? Пятьдесят, сто лет? Любой срок - мгновение. Старый мир рухнул и погребён под мутировавшей экосистемой. Города-островки рано или поздно падут. И что останется тогда? Только виртуальность. Людям придётся переселиться в неё.

- А тела? - спрашивает Глеб. - Что делать с ними?

- Думаю, пора искать способы копировать сознание, чтобы перестать зависеть от физической оболочки.

- Это миф, - говорит Олег. - Подобное невозможно. Да и не решит проблему.

- Почему же?

- Копия оригинал не заменит.

Голем слегка театрально разводит руками.