Алеф (CИ)

- Достаточно верить, - говорит он. - Однако дело не только в том, что вы убеждены в существовании высшего разума, но и в необходимости строить жизнь по его заповедям.

- Боюсь, с этим у меня напряжённо.

- Так я и думал, уж простите.

- Мой знакомый - масон. Считает, что во вселенной есть Великий Архитектор.

- Возможно. Хотя я бы назвал его Великим Программистом. Звучит современней.

- Я не считаю себя религиозным человеком, месье Этель. Следовать заповедям мне было бы трудно.

- Вы пришли в виртуальность в поисках свободы, - понимающе отвечает француз. - Нашли?

- О, да. Сами видите.

- Что могло бы заставить вас поверить?

- Заставить? Наверное, это неправильное слово.

- Ну, если говорить о христианстве, то да. И тем не менее.

Ненадолго задумываюсь.

- Пожалуй, чудо.

- Чудо как тайна? - уточняет Этель.

- Наверное, - соглашаюсь я, немного подумав. - Но в виртуальности чудес не бывает. Здесь всё возможно.

- Везде есть место чуду. Везде, где присутствует человек.

Я не возражаю. Мне хочется, чтобы Этель объяснил, зачем пришёл.

Француз поворачивает голову к окну.

- Я читал Библию, - говорит он. - Ветхий завет начался с рождения Адама, а Новый - с рождения Христа. Замечали, что на распятии внизу изображается череп?

- Конечно. Это голова Адама. Кровь Иисуса, текущая из ран, смывает с человечества первородный грех.

- Есть и другое значение, - перебивает Этель, который явно не нуждается в моих пояснениях. - На распятии новый мир в лице Христа попирает прежний - в образе Адама, лежащего в могиле. У каждой эпохи свой герой и, когда он сменяется, вместе с ним меняется и эпоха.

Кажется, я начинаю догадываться, к чему клонит мой собеседник.

- Мы на рубеже, - говорит Этель. Сделав паузу, он натянуто улыбается. Его неестественно ровные зубы придают лицу хищное выражение. - Помните, кто должен сменить Иисуса?

- Антихрист?

- Именно.

- Время Антихриста - лишь миг перед Страшным судом.

- Боитесь?

- А вы?

- Я не верю в Страшный суд. И в Конец Света. Бетельгейзе взорвалась, а мы всё равно живы. Вселенной нужна органическая материя. Не знаю, зачем, но нужна. И она оберегает её.

- Однако…

- Я слишком рационален, чтобы верить в Бога, и слишком опытен, чтобы верить в человека. Падение возможно, возрождение - едва ли.

Этель замолкает, я тоже не произношу ни слова. Крупная чёрная муха с низким жужжанием пикирует на мой стол и быстро ползёт в направлении терминала, но вдруг меняет направление и карабкается на интерком. Мне хочется согнать насекомое, пока оно не добралось до розовой кнопки, связывающей меня с миром, и я заношу руку, но в это время Этель нарушает молчание.

- Что ж, - говорит он, поднимаясь, - я вижу, вы действительно находитесь в затруднительном положении. Однако такие мелочи, как запреты, не должны мешать приносить людям радость, верно?

- Что вы имеете в виду? - спрашиваю я, тоже вставая.

- Покупатели, скорее всего, не оставят вас в беде - как не оставляли прежде вы их. Долг платежом красен.

- Наш бизнес не в таком плачевном состоянии. Есть ещё надежда…

- Бросьте, мсье Кармин! Если вы про фабрику животных, то это смешно. Калифу негоже становиться визирем.

Со вздохом развожу руками.

- Что поделать? Такие времена. Должно быть, и правда наступает новая эпоха.

- В этом нет сомнений. Я переговорю с друзьями и обо всём позабочусь, - Этель подаёт мне руку.

Я пожимаю её, оставив слова француза без комментариев. Похоже, мне не придётся уговаривать его организовать контрабанду: он и сам понял, что теневой рынок - это золотое дно.

Провожаю Этеля до двери.

- Всё меняется, - произносит он прежде, чем уйти. - И правила - не исключение.

Оставшись один, подхожу к окну. С неба падает дождь. Он течёт по стеклу многочисленными ручейками. Кажется, будто город окутан серым туманом, сквозь который дома приобретают очертания египетских пирамид и азиатских башен, по прихоти безумного архитектора нагромождённых друг на друга.

Сатана искушал Иисуса в пустыне, предлагая власть над городами. Я же хочу владеть только Киберградом, но никто не торопится поднести мне его на серебряном блюде. В жизни всё приходится брать самому.

Сажусь в кресло. Спина утопает в мягкой, обтянутой кожей набивке. Закрываю глаза и стараюсь расслабиться.

Я предоставлю французу возможность сделать для фирмы как можно больше, но без моего участия. Похоже, он убеждён, что я с лёгкостью преступлю закон, если буду уверен в собственной безнаказанности. Не могу его за это винить.

Из-за двери доносится невнятный гул. Нажимаю кнопку интеркома, однако вместо голоска секретарши слышу хор возбуждённых голосов. Они скандируют какую-то фразу. Что за чертовщина?!

Встаю и направляюсь к двери. В приёмной не может быть толпы - охрана никогда не пропустила бы посторонних в здание. И почему молчит Мила? Поборов желание достать из кобуры пистолет, приоткрываю дверь.

Поток света ударяет в лицо, на время ослепив. Воздух наполнен зноем и пылью. Теперь я понимаю, что голоса исступлённо выкрикивают: «Ave Caesar!»