Алекс и я

Подобные речи я произносила десятки раз, выступая по всей стране. Я всегда представляла последние достижения Алекса, включала в свой доклад упоминания и о других его способностях, чтобы представить более обширную картину его достижений, далее следовали вопросы из зала. Подобные семинары всегда были такими живыми, позитивными, вдохновляющими. Каждый раз мне было приятно и легко на подобных мероприятиях. Никогда не приходилось особенно долго думать над тем, что сказать. Это в значительной степени стало частью меня. Когда я направлялась на это мероприятие из Бостона, мне казалось, что эта встреча будет обычным и весьма простым делом. К тому моменту, как я приземлилась в Уичито, я уже была не столь уверена в своих силах. А когда наступил вечер и мероприятие непосредственно приблизилось, я поняла, что по обычному пути пойти будет невозможно – моя речь должна быть иной. Ведь это мое первое выступление на публике после смерти Алекса.

На коктейльной вечеринке со мной общались с большой симпатией, все были очень милы. Так же было и во время ужина, накрытого в отеле «Хайат». Всё было элегантно: изысканная еда, сервированная с большим вкусом. Когда подошла моя очередь выступать, я встала, посмотрела на участников ужина, а в голове у меня крутилась мысль: «Что же я скажу?» У меня не было подготовленных заранее записей, хотя то, о чем я собиралась говорить, было совершенно новым – мое выступление отличалось от прежних. Я решила, что просто позволю себе импровизировать, а там будь что будет. Я начала свое выступление рассказом о тысячах электронных и бумажных писем, которые получила. Приводила выдержки из них, показывающие, какие эмоции ощущали люди, их написавшие. Я вела свой рассказ о моих бывших студентах, которые писали о влиянии на них Алекса – влиянии на их карьеру, жизненный выбор. Они писали, как восхищались моей силой, проявляемой в сложных ситуациях, и тем, как мне каждый раз удавалось преодолевать трудности. В своей речи я упомянула и о нашем собрании в тесной дружеской обстановке. Я, сильная женщина, никогда не сталкивалась с подобными вещами.

Я выступала, но порой практически не осознавала до конца того, что говорю. И вот наступил момент, когда я вдруг начала понимать, что значили для меня эмоции каждого человека, написавшего мне, а также общественное признание. Пока это происходило, я как бы со стороны слушала истории о том, как Алекс повлиял на жизни людей, помогал им в трудные времена. Я прочитала длинное электронное письмо Врен Грехем о том чуде, которое Алекс привнес в ее жизнь. Я также упомянула о том, как затронуло меня ее письмо. Кроме того, я привела статьи, вышедшие в журналах New York Times, Nature, другую информацию, которая поступала об Алексе и моих достижениях на протяжении этих лет.

Для меня это выступление в отеле «Хайат» в тот сентябрьский день было очень волнующим. Я не заплакала, нет, но всё же слезы выступили у меня на глазах – пришлось несколько раз прерывать выступление. У сидящих за столом и слушавших меня также были заметны слезы. По прошествии этих недель, до краев наполненных эмоциями, я начала наконец отдавать себе отчет в том, какие именно важные вещи Алекс привнес в этот мир и как он повлиял на жизни людей.

Понять и осознать это для меня было важно, поскольку на протяжении многих лет, несмотря на достижения моего питомца, мы ощущали на себе недоброжелательство и даже сталкивались с клеветой в наш адрес. Возможно, вы полагаете, что в таких университетах, как Гарвард или Массачусетский технологический институт, к ученому всегда относятся с уважением. Однако я, «женщина, работающая с птицей», столкнулась с диаметрально противоположным. Многие говорили о том, что Алекс лишь повторяет наши интонации, делает это бездумно, не анализируя свои действия. Некоторые говорили, что мои научные гипотезы, касающиеся мышления животных, совершенно бессодержательны. Этот поток негативных мнений давил на меня, принижал мою веру в себя. На протяжении тридцати лет у меня было ощущение, что я бьюсь о глухую стену.