Алекс, или Девушки любят негодяев

И она пришла. Без косметики ей было едва ли больше двадцати пяти, разве что глаза выдавали опыт, приобретенный с годами. Жемчужно-серый шелковый халатик едва прикрывал длинные ноги, и Алекс, мельком скользнув по ним взглядом, заметил чулки. Мэри опередила вопрос:

— Я теперь всегда хожу либо в брюках, либо в чулках. Шрамы.

Да, шрамы после многочисленных операций, как он мог забыть. Оказывается, даже у таких женщин, как Мэри, бывают комплексы…

— Как ты спала?

— Плохо. Очень болит голова, — пожаловалась она, присаживаясь на край кровати.

— Ты просто перенервничала вчера. Пройдет.

— Да, пройдет, — эхом откликнулась Мэри, думая о чем-то совершенно другом.

Алекс наблюдал за тем, как меняется ее лицо — непроизвольно, под влиянием мыслей, что приходят в голову. Это неподвластно контролю, эмоции отражаются сами по себе, и именно это делает лицо живым и настоящим, срывает с него все маски, которые человек обычно приклеивает с утра.

— О чем ты думаешь? — не выдержал он, и Мэри недоуменно уставилась на него:

— В смысле?

Вот! Опять эта раздражающая его манера отвечать вопросом на вопрос!

— Мэри, — попросил Алекс, всем видом демонстрируя дружелюбие и просто христианское долготерпение. — Я не мог бы попросить тебя хотя бы иногда контролировать свой словесный поток?

— То есть?

— Постарайся немного следить за тем, как ты отвечаешь.

— А как?

— О, черт!!! — взревел Алекс, доведенный до бешенства ее упрямством — он прекрасно видел, что Мэри поняла, о чем речь, и теперь специально добивается от него именно такой реакции, какую он и выдал.

Она рассмеялась и примирительно попросила:

— Извини, я не нарочно. Действительно, поганая привычка, сама иной раз сильно раздражаюсь.

Алекс тяжело дышал, стараясь восстановить сердцебиение и прекратить нервничать. Удивительно, как эта девица умеет всего двумя фразами вывести его из себя. Порой он ловил себя на том, что может не удержаться и убить ее ненароком, если она не прекратит свои фокусы.

Мэри тоже почувствовала, что с каждым разом Алексу все труднее брать себя в руки, а потому нужно быть осторожнее в высказываниях и в манере поведения — это ведь даже не Костя. Она придвинулась ближе и положила руку на высоко вздымавшуюся грудь Алекса. Его сердце колотилось так, что ей стало страшно — казалось, что оно вот-вот пробьет грудную клетку.

— Алекс, прости меня… Я действительно перегнула, не буду больше.

Неожиданно он сгреб ее сзади за волосы и рванул к себе, легко подминая и наваливаясь сверху. Его глаза оказались совсем близко к Мэри, и в них она четко прочитала, что сейчас произойдет. Мягко уперев руку ему в грудь, она попросила ровным голосом:

— Не надо… Ты ведь понимаешь, да?

— Почему? Ты меня не хочешь?

— Ты сам прекрасно знаешь. Сейчас не тот случай.

Алекс откатился от нее и лег на спину, глядя в потолок:

— С тобой «тот случай» не наступит никогда, я это уже понял. Чего тебе не хватает, Мэ-ри? Не можешь простить, что тогда, в Москве, я взял тебя силой?

— Если помнишь, я не очень сопротивлялась, особенно ближе к финалу, — улыбнулась она, переворачиваясь на живот и поправляя задравшийся халатик.

— Тогда — что тебе мешает сейчас?

— Алекс… ты вряд ли поймешь. Я могу сказать, конечно, но не думаю, что от этого что-то изменится. Знаешь, там, в Бильбао, я ужасно жалела о своих отказах. Так жалела — если бы ты знал. Думаю, тебе никогда не приходилось оказываться в постели с женщиной, от которой тебя мутит и физически, и морально — а выхода у тебя нет, — Мэри замолчала на секунду, облизнулась по-кошачьи и продолжила: — Так вот… мой муж воспылал ко мне неземной страстью, как ты понимаешь… прости, что говорю об этом. — Она вдруг заметила брезгливую гримасу на лице Алекса. — Если не хочешь, не буду.

Она вновь замолчала, а он подумал, что готов простить ей все, что угодно, в том числе и этого придурка Костю, — но только в обмен на обещание никуда больше не исчезать. Потому что именно она идеально укладывалась в образ, к которому Алекс подсознательно стремился всю жизнь — женщина, способная любить и одновременно готовая вцепиться даже не в руку — в горло.

— Мэри… ты не должна оправдываться. И я не в праве судить тебя.

— Но судишь ведь, — Мэри встала, прошлась по комнате. — У тебя нет сигарет? Мои кончились.

— Возьми на подоконнике, кажется, там была пачка.

Она отодвинула штору, нашла сигареты и закурила, присев на угол стола. Покрутив сигарету перед лицом, вздохнула:

— Совсем отвыкла без мундштука, надо же.

— Тебе очень идет эта вещь, — заметил Алекс и вдруг вскочил, как ужаленный: — Погоди… у меня есть кое-что…

Он выбежал из спальни так стремительно, что Мэри растерялась. Она так и не могла привыкнуть к эксцентричным выходкам Алекса, порой они ставили ее в тупик.

— Как я мог забыть, — улыбаясь, проговорил вернувшийся Алекс и протянул Мэри черную бархатную коробочку.

— Что это? — спросила она, не шевельнувшись даже и не притронувшись к коробочке.

— Открой.

— Не буду.

— Мэри! — Он чуть повысил голос и сам убрал крышку. На черном бархате лежала камея, купленная в Бильбао.