Александр

–Я хотел тоже поприсутствовать на семейном совете.

Александр продолжал недоверчиво разглядывать Константина, но все же согласился с его предложением.

***

В комнате было светло. Легкая шифоновая шторка светло-молочного оттенка колыхалась у приоткрытого окна. Летняя погода была по-настоящему жаркой, знойной и тяжелой для столицы. Где-то горели торфяники и застилали своим дымом многие районы, но здесь не чувствовалось ни тепло пожаров, ни едкий запах жухлой травы. Назойливая муха выписывала причудливые неровные круги под люстрой и жужжала, жужжала, жужжала.

Дыхание больного в постели походило скорее на ели заметные колебания тюли. Старик был прикован к постели которую неделю. В головах у каждого члена семьи все чаще, как надоедливая муха, кружила мысль о неминуемой кончине. Кто-то, как мать Константина, думала с нескрываемой злобой, часто на повышенных тонах срывалась на мужа, била посуду. Константин, старательно уходил от темы разговора и все чаще его не бывало дома. Его больше занимала мысль о предстоящей свадьбе.

Саша сидел на стуле и читал толстую книгу в темно-коричневом переплете. Это отвлекало от грустных мыслей про предстающую практику в университете, накопившейся работе, а главное – про дедушку, которого скоро не станет.

Обстановка в комнате была минималистичная. Кроме кровати, двух тумб и комода, за которым сидел Саша на принесенном из кухни стуле, ничего не было. Торшер и люстра. Тюль на окне. Старая советская мебель. Старая небольшая квартира. Старик в постели. Его дыхание слабело, но Саша не замечал, пока не оторвал глаз от книги. Очередная глава была закончена.

Саша потянулся к руке дедушки, пощупал пульс ловким движением и замер. Через некоторое время он отложил книгу и пошел в кухню за телефоном. Первый звонок был в скорую, затем родным. Сиделка ушла еще с утра, а в больнице все были предупреждены. Семья просто настаивала, чтобы последние дни старик провел дома и вот это случилось.

Закрыв лицо руками, Александр пытался прокрутить в голове все, что может произойти дальше: встречи с нотариусом, дележ имущества, множество инстанций и документов, очередной виток в круговороте жизни. Он напрягся и кинул книгу в стену. Первой в квартиру заглянула Наталья Ивановна. Она делала все возможное, чтобы не встречаться ни с кем из семьи, но сыну не запрещала общаться ни с Костей, ни с его родителями.

Саша, как в детстве, обнял ее и хотел было заплакать в юбку, но удержался, отстранился, пошел поднимать книгу. Наталья Ивановна скрылась на кухне. Еще пара минут и закипел чайник. Старый, металлический, со свитском. На его призыв на кухню зашел Саша, все еще переминая книжку в руках, словно сломанную игрушку. То, что говорила ему мать, он словно не слышал и пропускал мимо. Снова какая-то звенящая тишина в голове, немного похожее на ощущение после взрыва в метро, да только случился он где-то внутри.

–Как твое издательство? – наконец спросила Наталья Ивановна, когда они сели чай. Возможно таким вопросом она хотела отвлечь сына от мыслей о предстоящих похоронах или из-за долгой разлуки с ним не знала, о чем еще спросить. Больше года она не видела сына по разным причинам: он пропадал на учебе, готовился к сессии, сопровождал уже больного дедушку в коляске на какие-то мероприятия и замещал его по многим вопросам производства и бизнеса. В последние полгода Саша все думал о только своем предприятии – издательстве. Это была скорее отдушина, чем настоящее дело, «полезное хобби» – так называл эту мысль старик. И помогал Саше советом.

–Все хорошо, мам. Я уже нашел офис и к концу следующего месяца туда привезут оборудование. Сейчас нанимаю сотрудников, ищу первых клиентов. Возможно начну с публикации научных журналов, а дальше как пойдет.

Они проговорили еще немного, прежде чем в квартиру ворвались родители Константина. Не вошли, не проникли, не вклинились, а именно ворвались. По большей части это сделала мать Константина, пока отец мялся у порога и не решался зайти в квартиру, тихонько запирал за собой дверь и, кряхтя, разувался. Жена же его вихрем влетела на кухню. С кучерявой гривой светлых волос она походила сейчас на фурию или разъяренного льва больше, чем на человека.

–Как вы можете пить чай в такое время! – у нее начиналась истерика. – Сейчас приедет скорая и сотрудник милиции, а никто еще не готов!

–Мне кажется, что больше всех готовы вы, – спокойно, не поднимая голоса и не вставая места ответил Александр. Держался он отречено, что со стороны казалось равнодушием и отчужденностью. Такое отношение раззадорило женщину еще больше, и она была уже готова спустить на Александра всю мощь эмоционального урагана своей истерики, но в дверях показались и санитары скорой помощи, и подъехавший за ними милиционер. Скандал приходилось откладывать на неопределенное «потом».