Александр Александрович Богданов. Сборник статей

И хотя все же сохраняется противоречие между неизбежной ограниченностью отдельного сознательного существа – клеточки коллективного сверхцелого и вечностью этого целого, остается и бессилие вполне с ним слиться, без остатка «охватить своим сознанием», Богданов утешительно убеждает читателя, что трагедии из этого никто не делает, что умирают здесь мирно и спокойно с удовлетворенным чувством сохранности своего трудового, творческого вклада в общем свершении. Кстати, в марсианских больницах существуют и специальные палаты для добровольных самоубийц со всеми медицинскими средствами для эвтаназии. Недаром среди излюбленных тем и сюжетов марсианской литературы, наряду с «экстазом творческой мысли, экстазом любви, экстазом наслаждения природой», называется и «спокойствие добровольной смерти».

Динамичную, относительную гармонию своего бытия марсиане поддерживают титаническим трудом, борясь со стихиями; внутреннее, душевное равновесие – новым органическим коллективистским самоощущением. Только так утишается трагедия смертного бытия, не находящая в рамках социалистического идеала Богданова своего разрешения. «Да, тебя не будет, исчезнет имя и тело, и цепь воспоминаний… В беспредельности живого могучего бытия сохранится то, что ты любил сильнее себя, – твое дело», – так философски убаюкивает умирающего героя его жена в романе «Инженер Мэнни». Здесь рассказана история великого инженера времени построения каналов на Марсе, в эпоху борьбы, перехода от капиталистического к социалистическому обществу и только еще становления новой однородно-коллективистской психики. Инженер Мэнни убивает своего врага, заточается в тюрьму, где он продолжает заниматься наукой и следить за развитием общественной жизни. В центре романа – идейный диалог-поединок Мэнни как представителя еще индивидуалистического мировоззрения и его сына Нэтти, убежденного коллективиста и носителя эмпириомонистских взглядов самого автора. Когда срок тюремного заключения Мэнни завершается, он решает уйти из жизни, отравляет себя. Пожалуй, наиболее важные главы романа – его долгая агония с явлением ему «образов смерти», агония, сливающаяся с любовью к жене Нэлли (утоляющему женскому началу), которая как бы принимает, правда, не роды, а его смерть. Здесь Богданов пытается честно рассчитать онтологические пределы предлагаемого им коммунистического идеала, испытуя его самым роковым – законом смерти и конца. Да, это не абсолютный христианский идеал с его высшей ценностью – личностью, которой дается обетование воскрешенной, бессмертной, обо́женной жизни в преображенном порядке мирового бытия. В предсмертном бреду Мэнни является сначала ужас индивидуального конца: картина разлагающегося трупа, распада тела и его рассеяния – полного небытия. Мэнни еще не освободился от боли личностного «я», кому так нестерпима перспектива его окончательного уничтожения. Нелли заговаривает эту боль «делом», в котором он пусть анонимно, но останется и после смерти. Но мрачные грезы на этом не кончаются: его подсознание представляет последний трагический аргумент против оптимистической веры пролетарского, коллективистского сознания: а что ежели потухнет солнце и вот-вот настанет «конец всему: человечеству, жизни, борьбе», зачем тогда все предшествующие усилия, не оборачивается ли все абсурдом? И ему в бреду является именно такой «последний катаклизм», естественно-природный апокалипсис. И тут же в этих грезах является умирающему фигура его сына Нэтти, который весь «подобный божеству, в ореоле сверхчеловеческой красоты» вещает ждущим конца марсианам найденный им выход. Он вновь напоминает о главном оправдании их существования, их выбора: «Смерть последнего поколения сама по себе значила бы не больше, чем смерть предыдущих, – лишь бы после нас осталось и продолжилось наше дело <…> и это мы должны сохранить для Вселенной во что бы то ни стало, это передать другим разумным существам, как наше наследство». И уже приготовлены миллионы гигантских снарядов из самого прочного материала, в каждом из которых помещены пластинки с их завещанием, информацией в виде знаков и символов, запечатлевшей их достижения и опыт. Внутри планеты заложены материалы для грандиозного ядерного взрыва, который через минуту разнесет ее на куски и осколки, с которыми вместе полетят по уже просчитанным траекториям эти послания «неведомым братьям» далеких галактик. Такова грустная апофеоза последней надежды атеистического, будто бы лишенного фетишей, рационально-коллективистского сознания! Так в этом пролетарском суррогате соборности социалистического научного идеала при полном торжестве нераздельности начисто забыта неслиянность: личность идет на перегной новому, незамечаемому идолу – делу!