Александр Блок

В 1920 году выходит два сборника стихов Блока «За гранью прошлых лет» (изд-во Гржебина) и «Седое утро» (изд-во «Алконост»): в первом помещены избранные стихотворения 1898–1903 годов; во втором – шестьдесят стихотворений эпохи 1907–1916 годов; к стихам, перепечатанным из третьего тома, поэт прибавляет пять неизданных пьес. Среди них – прелестное стихотворение 1914 года о Л.А. Дельмас:

Я помню нежность ваших плеч —
Они застенчивы и чутки,
И лаской прерванную речь,
Вдруг, после болтовни и шутки.

Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени темной в час разлуки
Пятиконечную звезду.

И то, что больше и странней:
Из вихря музыки и света —
Взор, полный долгого привета,
И тайна верности… твоей.

Пятиконечная звезда сирени, неожиданный переход на «ты» (верности… «твоей») – и эти бледные стихи вдруг оживают. Другое стихотворение 1914 года написано в русском стиле:

Распушилась, раскачнулась
                  Под окном ветла.
Божья Матерь улыбнулась
                   С красного угла.

Молодица оставляет свою кудель; мелькает над рекой ее красный сарафан, концы ее платка горят, как два алых цветка:

И кто шел путем-дорогой
         С дальнего села,
Стал просить весны у Бога,
           И весна пришла.

Стихотворение полно весеннего ветра и света:

…Счастьем, удалью, тоскою
           Задышал туман.

Работа во «Всемирной литературе» всё больше и больше тяготила поэта. К. Чуковский вспоминает о заседании редакционной коллегии, на котором Блок читал свою вступительную статью к изданию Лермонтова. Ему долго объясняли, что о вещих снах поэта можно не упоминать и что вообще следует писать в более «культурно-просветительном» тоне. «Чем больше Блоку доказывали, – продолжает Чуковский, – что надо писать иначе, тем грустнее, надменнее, замкнутее становилось его лицо. С тех пор и началось его отчуждение от тех, с кем он был принужден заседать. Это отчуждение с каждой неделей росло».

В черновиках поэта был найден набросок лекции, датированный 5 апреля, в котором он решительно утверждает, что революция в России окончилась два года тому назад. «Собравшись теперь, – пишет он, – мы, невольно даже, настроены иначе: кроме слова „искусство“, у нас в сознании присутствует, конечно, слово „революция“, хотим мы этого или не хотим, уйти от этого слова некуда, потому что в России два года назад окончилась революция».

В «Записке о „Двенадцати“» отход от «политики» запечатлен еще более резкими чертами. «Было бы неправдой, – пишет он, – отрицать всякое отношение „Двенадцати“ к политике. Правда заключается в том, что поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях природы, жизни и искусства; в море человеческой жизни есть и такая небольшая заводь, вроде Маркизовой лужи, которая называется политикой; и в этом стакане воды тоже происходила тогда буря… Моря природы, жизни и искусства разбушевались, брызги встали радугою над нами. Я смотрел на радугу, когда писал „Двенадцать“. Оттого в поэме осталась капля политики… Посмотрим, что сделает с этим время. Может быть, всякая политика так грязна, что одна капля ее замутит и разложит все остальное; может быть, она не убьет смысла поэмы».

Для Блока 1920 года – революция давно окончилась, музыка сменилась гробовой тишиной, «мировой пожар» – могильным мраком, «братский пир труда и мира» – «грязной лужей политики».