Александр Блок

Оно попало на благодарную почву. Блок всегда интересовался средневековьем, к тому же как раз летом 1911 года он провел несколько недель в «бедной и милой Бретани».

Блок и Терещенко встретились у Ремизовых 27 марта, а 31-то поэт пишет Ремизову: «Если встретите Терещенку (который взялся навести справки о нужных для работы книгах. — А. Т.), скажите ему, что я уже и литературу о трубадурах узнал… Один балет я уже сочинил, только он не годится, и Вы Т<ерещенк>е об этом не говорите».

Великий шутник и мистификатор, Ремизов, узнав, что у Блоков заболела кухарка, тут же создал целый миф о работе над балетом: «Представляю себе, как Вы балет разыгрывали, какой гром, какой шум был, ну и человек захворал, — писал он поэту и прибавлял уже серьезно: —…Как я рад, что Вы взялись за балет».

Блок охотно принимается за работу. «Всё так, как будто маленькая капелла дана мне для росписи, и потому пахнет XIV столетием, весна, миндаль цветет где-то на горах, — загадочно пишет он Андрею Белому (16 апреля). — Не пишу, в чем дело, чтобы не выронить его из души».

Постепенно его планы меняются: сначала он решает писать не балет, а оперу, потом опера перерастает в драму «Роза и Крест».

Современная жизнь, по мнению Блока, слишком пестрит у него в глазах, чтобы ему удалось запечатлеть ее в эпической форме. Но вольно или невольно уход в средневековье был обманным маневром поэта, его обходным движением, желанием зайти в тыл не поддающейся «лобовым» атакам современности, истолковать ее, пусть не в форме прямого ее отображения.

Недаром Блок настойчиво подчеркивал впоследствии, что «Роза и Крест» не историческая драма: «Вовсе не эпоха, не события французской жизни начала XIII столетия, не стиль — стояли у меня на первом плане… По многим причинам, среди которых были даже и чисто внешние, я выбрал именно эту эпоху».

Разгадку основного тяготения Блока к ней, быть может, следует искать в заметке в записных книжках: «Время — между двух огней, вроде времени от 1906 по 1914 год». Эта заметка сразу приводит на память торжествующий голос графа Арчимбаута, хозяина замка, где происходит действие: «Мы вновь — господа земель и замков богатых!» И в современной поэту России среди власть имущих было сильно стремление уверить себя и окружающих, что революция была эпизодом и что народ по-прежнему состоит из верноподданных. Через несколько лет, исследуя состояние правящих сфер перед новой революцией, Блок писал: «…все они неслись в неудержимом водовороте к неминуемой катастрофе». И как отголосок этого самоослепления современных Блоку «арчимбаутов» возникает в пьесе диалог графа со своим скромным и верным слугой Бертраном на празднике среди наряженных пейзанок:

Бертран. …Народ волнуется.

Граф (указывая на девушек) Вот наш народ!

Бертран. Альби, Каркассон, Валь Д’Аран объяты восстаньем…

Граф. Довольно! Шуты веселей тебя! Я больше не слушаю! Трубы!

Блок замечает, что в роду Арчимбаута «вероятно… были настоящие крестоносцы», но он живет «в то время, когда всякая мода на крестовые походы и на всякий героизм прошла безвозвратно…». И тут нельзя не вспомнить трезвые размышления поэта о русском дворянстве, чьи «благодатные соки ушли в родную землю безвозвратно».

Жена графа Изора, молодая и страстная женщина, так же тоскует по какому-то неведомому рыцарю-страннику, чью таинственную песню занес в замок жонглер, как некогда Фаина тосковала по жениху.

«Неизвестное приближается, — комментировал Блок смысл своей пьесы, — и приближение его чувствуют бессознательно все». Бертран, как было сказано в первоначальных набросках, тяготится «вечным праздником», который царит в замке. Его монолог отвечает настроению тогдашней лирики поэта: «Как ночь тревожна! Воздух напряжен, как будто в нем — полет стрелы жужжащей…» Сопоставим с этим блоковское стихотворение «Как растет тревога к ночи!..» (1913):

Что-то в мире происходит.
Утром страшно мне раскрыть
Лист газетный. Кто-то хочет
Появиться, кто-то бродит.

Но, как и в лирике поэта, «объективное» очень часто вступает в сложнейшее переплетение с личным. Изора — земная женщина, и смутная тревога, звучавшая в поразившей ее песне, «перерабатывается» в ней в бурную жажду любви, страсти. В томительных сновидениях ей мерещится рыцарь, у которого «черная роза… на светлой груди». Истинный же суровый облик сложившего песню Гаэтана отпугивает ее: на груди у него строгий крест долга. «Дай страшный твой крест черною розой закрыть!..» — молит Изора. «Черная кровь» плотской страсти (вспомним название блоковского цикла) кидает ее к красивому пажу, говоруну и трусу Алискану.

Все странно и горько. Разгневала графа тревожная песня, пропетая привезенным в замок Гаэтаном, «Всюду беда и утраты, что тебя ждет впереди?..»: