Александр Блок

В литературе о Блоке существует версия, по которой соловьиный сад нечто вроде дьявольского соблазна, создан на погибель человеку. Подобное утверждение было бы вполне справедливо по отношению к «чертогу» демонической царицы, изображенному в блоковском стихотворении «Как свершилось, как случилось?..» (1912): «Сонмы лютые чудовищ налетели на меня… И, покинув стражу, к ночи я пошел во вражий стан».

Разумеется, это невозможно понимать буквально. Верный символистскому мироощущению, Блок истолковывает факты своей биографии в необычайно широком смысле. «Измена» соловьевским теориям, буря налетевшей страсти, любовные переживания, кризисы давней дружбы осмысливаются им не только в их реальной «плоти», но и как приметы, знаки куда более значительных перемен, неких подспудно происходящих процессов.

Человек бесстрашной искренности, Блок был склонен скорее преувеличивать свои ошибки и заблуждения (и в этом смысле категорическая характеристика «Я пошел во вражий стан» очень показательна). Но в отличие от некоторых старших современников, вроде Бальмонта и Брюсова, никогда не превращался в своеобразного декадентского Нарцисса, любующегося даже своими проступками против общепринятой морали.

Конечно, читая стихотворение «Как свершилось, как случилось?..», легко заметить известное сходство с сюжетом «Соловьиного сада». Однако в стихотворении вся ситуация «приподнята» и подчеркнуто, даже внешне, драматизирована, не лишена специфических «бутафорских условностей», если вспомнить выражение одного рецензента первой книги Блока, и при всей этой причудливой расцвеченности довольно однозначна. В поэме все несравненно обыденнее и проще, но вот мысль ее как раз не поддается простому истолкованию и далеко не совпадает с той, что прямо подсказывалась «однотипным» по сюжету стихотворением!

«Царица» со своими «ослепительными очами» была такой же злой «нежитью», как «сонмы лютые чудовищ», и «сгинула» вместе с ними. Обитательница соловьиного сада остается в памяти героя иной: «Спит она, улыбаясь, как дети, — ей пригрезился сон про меня».

Соловьиный сад — это образ счастья, недостижимого еще для людей и потому морально невозможного даже для того, кто, казалось бы, мог им спокойно наслаждаться. С великой болью всматривается возвращающийся обратно в обыденную и суровую жизнь герой в лицо возлюбленной; оно до конца остается прекрасным, и горькая драма прощанья звучит в поэме:

…спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье мое.

Еще тяжелее полынная горечь финала. Возвращение героя запоздало; как во многих сказках, дни, проведенные в волшебном краю, обернулись земными годами[33], и, как тяжкий укор, встречает его на берегу проржавевший лом, словно меч, брошенный на месте проигранной битвы.

Размышляя над финалом поэмы, вспоминаешь слова Блока, сказанные по другому поводу: «Во всяком случае, этому месту надо дать ту же двойственность, которая свойственна всем великим произведениям искусства».

В. Кирпотин высказал предположение, что «Соловьиный сад» в какой-то мере полемичен по отношению к некоторым стихам Фета (например, «Ключ»), где поэт противопоставлен «толпе»: «…не слышен им зов соловьиный в реве стад и плесканье вальков». Однако очень сомнительно, чтобы это давнее стихотворение послужило главным поводом для полемики, тем более в столь категорической форме, какую она, по мнению В. Кирпотина, имеет: «…все то, что Фет утверждает, Блок отрицает». Это было бы слишком наивным истолкованием смысла «Соловьиного сада». Вот прямое публицистическое высказывание Блока в статье «Непонимание или нежелание понять?», написанной в 1912 году в споре с Д. В. Философовым, который усмотрел в одной из статей поэта утверждение аристократичности искусства. «Могло казаться, — пишет Блок, — что я говорю о безмерной пропасти, которая лежит между искусством и жизнью, для того, чтобы унизить жизнь на счет искусства, принести ее искусству в жертву. Жаль, если кто-нибудь подумал так. Не во имя одного из этих миров говорил я, а во имя обоих. Чем глубже любишь искусство, тем оно становится несоизмеримее с жизнью; чем сильнее любишь жизнь, тем бездоннее становится пропасть между ею и искусством. Когда любишь то и другое с одинаковой силой, — такая любовь трагична». Здесь звучат отголоски разговоров с Терещенко, и здесь же живет преддверие «Соловьиного сада» с его трагической любовью и к жизни и к искусству, красоте.

Среди современной Блоку литературы были более злободневные, чем фетовский «Ключ», поводы для возникновения «полемических подтекстов». В 1906 году в «Весах» (№ 1) появилось стихотворение «Не вернувшийся» К. Бальмонта. Герой его предпочел остаться с Морской царевной, среди хоровода ундин, не вернувшись к товарищам, «в тесноту корабля».