Александр Блок в воспоминаниях современиков

пору его увлечения, тот знает, какое это было дивное

обаяние. Высокий, тонкий стан, бледное лицо, тонкие

черты, черные волосы и глаза, именно крылатые, чер-

433

ные, широко открытые «маки злых очей». И еще пора­

зительна была улыбка, сверкающая белизной зубов,

какая-то торжествующая, победоносная улыбка... Но стран­

но, все это сияние длилось до тех пор, пока продолжа­

лось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла».

То же самое мне говорила мать Александра Алексан­

дровича. Однако это неверно, верно одно, что Снежная

Дева потухла, ушла, но сама Волохова осталась той же

яркой индивидуальностью, как и до увлечения ею Блока.

Ее сверкающую улыбку и широко открытые черные гла­

за видели фойе и кулисы Художественного театра, где

она училась. Ее красота, индивидуальность там уже

были оценены по достоинству. Прекрасное лицо. Обая­

ние, чарующий голос, прекрасный русский говор, инте­

ресный ум — все, вместе взятое, делало ее бесконечно

обаятельной. Волохова сама была индивидуальностью

настолько сильной, что она могла спорить с Блоком. Она

часто противоречила ему, дальше я остановлюсь на этом.

Она сама была влюблена в Петербург и его мглу и огни,

и указывала на них поэту. Оба много гуляли и катались

по вечерам, и отсюда посвящение к «Снежной маске»:

«Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми

и влюбленными в огни и мглу моего снежного города».

Этот период ярко отразился на творчестве поэта.

Чувство Волоховой было в высшей степени интеллек­

туальным, собственно — романтика встречи заменяла чув­

ство. Тут настоящей женской любви не было никогда. Она

только что рассталась со своей большой живой любовью,

сердце ее истекало кровью. Поэтому, когда с приближени­

ем Блока в ней проснулись Снежная Дева и захватываю­

щий интерес к окружающему, я очень обрадовалась.

Но здесь была двойственность: с одной стороны, глу­

бокое, большое чувство к отсутствующему, с другой —

двойственное, скорее интеллектуально-экстатическое отно­

шение к тому, что происходило в окружении Блока.

В эту эпоху она была особенно интересна, потому Блок

и называл ее падучей звездой и кометой. Наталия Ни­

колаевна бесконечно ценила Блока как поэта и личность,

любила в нем мудрого друга и исключительно обаятель­

ного человека, но при всем этом не могла любить его

обычной женской любовью. Может быть, потому еще, что

он, как ей казалось, любил не ее живую, а в ней свою

мечту.

По временам H. Н. Волоховой хотелось избавиться от

434

своего мучительного чувства к другому, и она жалела

что не может влюбиться в Блока. «Зачем вы не такой

кого бы я могла полюбить!» — вырвалось у нее однажды.

«Снежная маска» вылилась из первого смятения от

неожиданного отношения женщины. Блок говорил: «Так

со мной никто не обращался». Все же он облекся в фор­

му красивую — не отвергнутого любовника, а рыцаря

желанного и в высшей степени нужного. По его словам

от Волоховой он получил второе крещение: «И гордость

нового крещения мне сердце обратила в лед». Пламя жи­

вой любви отвергнуто, начинается любовь снежная,

снежное вино: «И нет моей завидней доли: в снегах

забвенья догореть и на прибрежном снежном поле под

звонкой вьюгой умереть».

Однако по временам в стихах опять слышится мучи­

тельная мольба: «Не будь и ты со мною строгой и мас­

кой не дразни меня, и в темной памяти не трогай иного,

страшного огня». Опять упоминается страсть: «И твоя ли

неизбежность совлекла меня с пути, и моя ли страсть

и нежность хочет вьюгой изойти».

Неразрешающаяся романтика мучила... Это тревожи­

ло мать. Блок принял второе крещение и как бы преоб­

разился, но теперь он и Н. Н. Волохову обрек на снеж-

ность, на вневременность, на отчуждение от всего жиз­

ненного. Он рвал всякую связь ее с людьми и землею,

говорил, что она «явилась», а не просто родилась, как

все, явилась, как комета, как падучая звезда. «Вы звез­

да, ваше имя М а р и я » , — говорил он. Отсюда происходил

их спор. Она с болью настаивала на своем праве суще­

ствовать живой и жить жизнью живой женщины, не об­

леченной миссией оторванности от мира. Может быть,

особенно горячо и с особенной мукой она настаивала на

этом потому, что действительно в ней был какой-то раз­

лад с миром, она в душе чувствовала себя глубоко оди­

нокой и часто во многом сама не принимала мира тако­

вым, как он есть («Мир невелик и не богат, и не

глядеть бы взором черным...»). Мне понятно волнение и

протест Волоховой. Соприкоснуться так близко с тайной

поэзии Блока, заглянуть в ее снежную сверкающую безд­

ну — страшно: она, разумеется, сейчас же ощутила, что сто­

ит рядом с поэтом, которому «вселенная представлялась

страшной и удивительной, действительной, как смерть...».

Блок был неумолим. Он требовал, чтобы Волохова

приняла и уважала свою миссию, как он — свою миссию

435

поэта. Но Наталия Николаевна не захотела отказаться

от «горестной з е м л и » , — и случилось так, что он в конце

концов отошел. После он написал о своей Снежной

Деве стихотворение, полное злобы, уничтожающее ее и

совершенно несправедливое 32. Я не знала об этом, так

же как и она, до последнего времени. Она прочла с ужа­

сом и возмущением, с горечью — за что? Думаю, за то,