Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2 полностью

их успехах на материальном поприще; напившись чаю,

улыбается, уподобляя себя, по ублаготворенности и пол­

ноте облика, некоему заслуженному артисту. Потом,

вспомнив о посещении театра высокопоставленным ли­

цом 37, оживляется и, засунув руку в карман пиджака,

быстро идет вдоль стены, наглядно изображая торопли­

вую походку государственного человека. Что-то детски

благодушное во всех словах и движениях. Это детское

проявляется порою в форме непосредственной: трогатель­

но и необыкновенно мягко звучит «мама» и «тетя» в ус­

тах сорокалетнего ч е л о в е к а , — а между тем только так

и говорил он о своих близких, даже в кругу случайных

и мало знакомых людей. И неожиданно, по-детски, реа­

гирует он, в разговоре со мною, на властный характер

поэта Г.: 38 «Не хочется иногда читать стихи, а он за­

ставляет...»

34

Чистота и благородство сопровождают в памяти моей

образ Блока до последних дней его жизни. Имея недо­

брожелателей, сам он, поскольку наблюдал я его, вовсе

не знал чувства недоброжелательства (характерен в этом

отношении отзыв В. Розанова — как отнесся Блок к его

резким выпадам 3 9 ) . Чувства, отдаленно даже напомина­

ющие злопамятство, были ему чужды. Случайно при­

шлось мне быть свидетелем его разговора с издателем

Г<ржебиным>, просившим А. А. высказаться о досто­

инствах поэта N, книгу которого он имел в виду издать.

«Это поэт подлинный. Конечно, издавайте...» — не колеб­

лясь, сказал А. А. о человеке, не подававшем ему в то

время руки 40.

Излишне сентиментальным не был Блок в житейских

и даже в дружеских отношениях и не на всякую, обра­

щенную к нему, просьбу сочувственно отзывался. Но, при­

няв в ком-либо участие, был настойчив и энергичен и

доброту свою проявлял в формах исключительно благо­

родных. Поскольку дозволительно говорить в этом очерке

о себе, должен сказать я (как и многие, вероятно), что

обязан А. А. безмерно многим. Не ограничиваясь душев­

ным участием в литературных моих замыслах и трудах,

делал он, в особенности в последние годы, все возможное

для устроения моего материального благополучия на этом

поприще. Письма А. А. ко мне последнего времени со­

держат, почти каждое, упоминание о тех или иных его

шагах в этом направлении. В них — подробные сообщения

о ходе предпринятых им переговоров, искренняя радость

по поводу удачи, тревога и сочувственная грусть в слу­

чае неуспеха. Перечитываю их с чувством вины и благо­

дарности.

В начале 1919 года заболел я сыпным тифом и в тифу

заканчивал срочную литературную работу. Узнав о болез­

ни, А. А. прислал жене моей трогательное письмо с пред­

ложением всяческих услуг; сам в многочисленных ин­

станциях хлопотал о скорейшей выдаче гонорара;

сам подсчитывал в рукописи строки, как сказали мне

потом, чтобы не подвергнуть возможности заражения слу­

жащих редакции, и сам принес мне деньги на дом — чер­

та самоотверженности в человеке, обычно осторожном и,

в отношении болезней, мнительном.

У меня хранится копия с письма, посланного А. А.

в сентябре 1918 года одному из народных комиссаров,

2*

35

человеку, близкому к литературе. В письме этом, напи­

санном по моей просьбе, А. А. излагает обстоятельства

ареста одного из моих знакомых и, высказывая свою

уверенность в его непричастности к политике, просит со­

действия к скорейшему разъяснению дела 41.

Одно из последних, написанных А. А., писем касает­

ся участи писательницы 42, впавшей в бедственное поло­

жение. Заканчивая счеты с жизнью, А. А. но уходил до

конца в себя и тревожился о судьбе человека, вовсе ему

чужого.

На глазах у всех нас умирал Блок — и мы долго это­

го не замечали. Человек, звавший к вере, заклинавший

нас: «Слушайте музыку революции!», раньше многих

других эту веру утратил. С нею утратился ритм души, но

долго еще, крепко спаянная с отлетающей душой, боро­

лась земная его природа. Тяготы и обиды не миновали

А. А.; скудость наших дней соприкоснулась вплотную с

его обиходом; не испытывая, по неоднократным его за­

верениям, голода, он, однако, сократил свои потребности

до минимума; трогательно тосковал по временам о «на­

стоящем» чае, отравлял себя популярным ядом наших

дней — сахарином, выносил свои книги на продажу и в

феврале этого года, с мучительною тревогою в глазах,

высчитывал, что ему понадобится, чтобы прожить месяц

с семьей, один мильон! «Все бы ничего, но иногда очень

хочется в и н а » , — говорил он, улыбаясь с к р о м н о , — и

только перед смертью попробовал этого, с невероятным

трудом добытого вина.

Не забыть мне тоскливой растерянности, владевшей

всегда сдержанным А. А. в дни, когда пытался он без­

успешно отстоять свои права на скромную квартиру, с

которой он сжился за много лет и из которой его, в кон­

це концов, все-таки выселили. «Относитесь б е з л и ч н о » , —

не без жестокости шутил я, и он только улыбался в

ответ, с легким вздохом,

«Чт о бы вам выехать за границу месяца на два, на

три, отдохнуть, пожить другою жизнью? — сказал я од­

нажды А. А. — Ведь вас бы отпустили...» — «Отпустили

бы... я могу уехать, и деньги там есть для меня... в Гер­

мании должен получить до восьмидесяти тысяч марок, но

нет... совсем не х о ч е т с я » , — ответил о н , — а это были

36

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное