Александр Гитович

«И город и мы, ленинградцы, непрерывно эволюционируем, — ибо эволюционирует война, и это непрерывное ощущение движения неизмеримо острее, чем до войны. Меняются люди, облик города, субъективное отношение к пейзажу. Обостренность чувств уступает место ощущениям более прочным, более тяжеловесным, что ли. Первые романтические взлеты 1941–1942 годов заменяются тяжелой уверенной поступью».

Это замечание в полной мере может быть применено к Гитовичу.

Ленинградских литераторов не следует, пожалуй, разделять на фронтовиков, то есть тех. кто ушел в армию и на флот, и «тыловиков» — тех, кто оставался в осажденном городе. Разницы между обеими группами в смысле опасности и образа жизни почти не было: в городе от голода, бомбежки и обстрелов погибло не меньше членов союза, чем непосредственно на переднем крае.

Как это ни странно, но война, нарушившая привычные условия писательской работы, принесшая с собой, кроме постоянной опасности, голод и холод, не лишила литераторов вдохновения. Больше того, многие из ленинградских писателей именно в годы блокады сумели создать свои лучшие произведения.

После первых откликов на войну, после первых репортажей, деклараций и оперативных — часто весьма поверхностных — очерков из действующей армии и из цехов заводов и фабрик литераторы начали коллективную художественную летопись обороны Ленинграда. Они создали много хороших стихов, рассказов, повестей и романов, со страниц которых встает время и главный герой его — солдат и труженик во всем многообразии обстановки, переживаний, столкновений характеров, во всем величии высокого человеческого духа.

Историкам литературы, видимо, предстоит разгадать, почему именно в условиях блокированного города, лишенного возможности дать своим защитникам самое элементарное и необходимое, ленинградские поэты с большим успехом разрабатывали, например, такой монументальный жанр, как поэма. Ведь в короткое время были написаны «Февральский дневник» О. Берггольц, «Пулковский меридиан» В. Инбер, «Россия» А. Прокофьева, «Киров с нами» Н. Тихонова — вещи, каждая из которых вошла в сокровищницу советской поэзии.

Хорошо работали другие ленинградские поэты. На фронте создали свои лучшие стихи М. Дудин, С. Орлов, В. Шефнер, Г. Суворов. Одни из них были танкистами, другие газетчиками, третьи бронебойщиками, у них были разные почерки, но исповедовали они одно. Для многих стихи Гитовича были своеобразным мерилом мастерства.

В послевоенных книжках Гитович напечатал лишь малую толику фронтовых стихов. Собранные вместе, они составили тоненький сборник. Остальные, а их хватило бы на самый объемистый том, были написаны по таким конкретным поводам, были так слитны с другими материалами на газетной полосе, что их, по мнению поэта, трудно понять в послевоенных изданиях. Тем не менее и они были сделаны, как заметил Гитович на одной из послевоенных дискуссий в Союзе писателей, «с полной силой, приобретенной, а не потерянной на войне».

Что же это за фронтовые стихи? Чему они были посвящены?

Я могу быть не совсем объективным, но прежде всего мне хотелось бы из всего написанного Гитовичем на войне выделить стихотворение «Строитель дороги». Стихи были созданы на Волховском фронте, и мы, волховчане, узнали в них себя. И не только узнали. Слетев с газетной полосы, стихи тотчас стали чем-то вроде нашего гимна. Строитель дороги был у нас не просто важнейшей фигурой. Все мы, в том числе журналисты, в какой-то мере были строителями дорог. Ведь нам приходилось жить на таких болотах, где шагу нельзя было ступить, не бросив под ноги хотя бы несколько жердей. Жердевые настилы соединяли наши землянки, по жердевым дорогам производились все перемещения подразделений, все перевозки вдоль фронта и на передний край.