Александр Гитович

«Дорогой Александр Ильич!

Получил Ваш новый подарок — стихи Ли Бо. Прочел книгу, спасибо Вам.

Странно, что сердце китайца, бившееся тысячу двести лет тому назад, заставляет московского жителя эпохи реактивной авиации ощущать, узнавать свои радости, слабость, печаль.

Странно, что старый китаец, чье сердце не остыло за тысячу лет, дернул шелковую нитку, вызвал эту нашу переписку.

И неужели — и сегодняшние и тысячелетние прочные нити могут быть порваны термоядерной реакцией».

Гитович не мыслил работы над переводами без полного проникновения в особенности почерка переводимого поэта, в основы его миропонимания. Он мог не разделять его взгляды, но войти в его дом, обжить его считал своей обязанностью.

И снова — свидетельство:

«Главная Ваша победа заключается в том, что Вы с замечательной точностью подобрали стилистическую отмычку, нашли стилистический метод передачи китайских стихов — по-русски, — читаем в письме Гитовичу Николая Чуковского, в свое время много и успешно работавшего в качестве переводчика. — Для этого нужно было обладать беспорочным вкусом, глубочайшим знанием возможностей русского стиха и умением свободно пользоваться ими. Как у Вас все эмоционально, и какую силу этой эмоциональности придает сдержанность, предельный такт. На первый взгляд все кажется импрессионистичным, но на поверку оказывается необыкновенно отчетливым, классичным — ничего приблизительного, никакого мусора, никакой неразберихи. Это не только талантливейшая, но и благороднейшая по чистоте переводная работа последнего десятилетия».

Переводы не были для Гитовича отхожим промыслом.

«Я исхожу из того положения, — заметил он, — что поэтический перевод есть подлинное искусство, и это означает, что оно в случае торжества и удачи приносит автору не меньше счастья и удовлетворения, чем собственное оригинальное произведение».

Переводческой работе посвящен цикл стихотворений поэта. Одному из них предпослан эпиграф из А. Тарковского:

Для чего же лучшие годы
Продал я за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова!

Гитович решительно не согласен с Тарковским. Конечно, признает он, «этот труд, как всякий труд — не отдых, но я о нем не сожалею, нет!». Задумываясь над строчками Тарковского, он окидывает мысленным взором все эти долгие двадцать лет. Перед ним чередой выстраиваются бессонные ночи и озаренные удачей дни, бесконечные поиски вернейших слов, беседы с ленинградскими китаистами, переписка с Н. Конрадом, который поддерживал его советами (недаром «Три стихотворения о переводах» посвящены ему), и неудовлетворенность собой — все было за эти двадцать лет работы. Она, эта работа, требовала не меньшего напряжения сил, чем сочинение оригинальных стихов. Это был Труд с большой буквы: