Александр Грин. Зябкое сердце

«Очень скучаю по тебе, очень люблю тебя. Помнишь, однажды ты водила меня на мол, убегающий в море, близ горы Аю-Даг? Мы еще говорили тогда о холодной душе Крыма, и ты сравнила ее со своей душой, со своим сердцем. А я возразил: у тебя душа не холодная, а зябкая. Она всё время мерзнет, ей всё время нужны сухие дрова. Ведь я именно это говорил, верно? Так вот, кое-что изменилось. Мне очень хотелось отогреть тебя, и в конце концов я сам стал зябнуть в те дни и часы, когда не мог делать это. Согревая тебя, пришелица из эфирного княжества, слишком хрупкая для нашего мира, я и сам согревался. Тепло бродило меж нами, как вода по сообщающимся сосудам: когда в одном недостача, она сейчас же восполняется из другого... Нынче, признаюсь, мне холодно без тебя».

Второе пришло дней через семь после первого:

«Я так скучаю по тебе, я так люблю тебя! Рад был бы вернуться на Землю поскорее - дела мои большей частью завершены, и мне нескоро потребуется вновь лететь на Марс. К несчастью, возвращение мое откладывается. Я подцепил какую-то местную хворь. Ничего серьезного, однако экспедиционный врач велел, для проформы, полежать в карантине с недельку. И теперь эскулапы международного госпиталя «Каперна» тратят на меня время, более необходимое для настоящих больных. Подожди еще чуть-чуть. Как только медики отпустят твоего сказочника, он без промедления явится к тебе».

Она взошла на борт межпланетного лайнера «Секрет» с одной мыслью: «Господи, сколько же он там валяется? Господи, помоги ему!»

- Послушайте, от нас мало что зависит... Что мы можем? В лучшем случае, гасить некоторые симптомы. Таких бактерий нет на Земле. Раньше, может быть, и были, но сейчас уже нет. И у нас, конечно, нет опыта борьбы с ними. Марсианской медицине, по большому счету, всего несколько лет... И я даже не представляю себе...

- Доктор, у него есть шанс?

- Я не знаю! У меня двое с переломами, один с белой горячкой, один с честным добрым земным гастроэнтеритом, сорок два с марсианской лихорадкой и один - с синдромом манускрипта. Я отлично представляю себе, как поставить на ноги четверых из сорока семи. А вот насчет остальных...

- Так это называется «синдром манускрипта»?

- Да, профессиональная болезнь полевых археографов на Марсе. На старушке-Земле таким способом можно в худшем случае лишить себя зрения, а тут... тут совсем другое дело.

- Профессиональная болезнь? Значит, уже были случаи...

Молоденький доктор, вчерашний студент пензенского мединститута, до смерти уставший, с синевой под глазами, с мощным стимулятором в артериях, только бы не уснуть, только бы не уснуть... сообразил, до какой степени он проговорился. Дальше следовала двухходовка, после которой ему угрожал мат.

- Были. А как же! У всех одно и то же: не надев перчаток, взялся листать рукопись эпохи Дон или эпохи Лом, кто их разберет, и... машинально потер уставшие глаза.

Доктор с наслаждением потер глаза.

- Сколько было таких случаев? Чем закончилось?

Шах.

Он вяло попытался сопротивляться:

- Ну... в сущности, это чисто медицинская проблема... тут есть масса аспектов, которые следует учиты...

- Сколько, - она повысила голос первый раз в жизни, - и чем закончилось?

Доктор сдался.

- Сергей Антонов - четвертый. До него у нас было три летальных исхода. Но...

- Он будет жить еще... - У нее не хватало сил договорить вопрос до конца.

Доктор отвернулся.

- Сутки?

- Н ну... я...

- Меньше?

- Если судить по тому, как протекала болезнь у остальных трех, то... да какого ляда... Хорошо, пожалуйста: ему остался час. Если повезет - час. Температура во всем организме стремительно понижается, дыхания почти нет, пульс нитевидный. И... в сознание он уже не придет.

- Что его может спасти? Какое-нибудь дорогое лекарство? Запредельно дорогое? Операция? У меня есть счет, и я... могу...

Доктор покачал головой.

- Что? Почему? Вы знаете, как мне трудно было сюда добраться?! Почему вы не способны... Да не может быть, чтобы не было средства!

Доктор достал платочек, вытер пот со лба, взял ее за руку и повел по коридору.

- Я не чудотворец. Пойдемте. Проститесь с ним.

У сказочника было изжелта-серое лицо. Такой цвет принимает в августе трава, высушенная свирепым зноем.

Что они тут с ним сделали!

Не мертвый лед, а настоящий живой ужас игриво пробовал когтем ее сердце: твердое? не очень? Да почему же ее сказочник теперь - кожа да кости?! Она выпалила:

- Его не кормят?

- Не выдумывайте. Кормили бы исправно, как всех пациентов, если бы он еще сохранил способность принимать пищу традиционным способом.

Ольга беспомощно огляделась.

- Я... мне надо...

Врач, ни слова не говоря, вышел.

Она склонилась над умирающим сказочником. Помедлила и поцеловала его в глаза, а потом в губы. Это был их первый поцелуй.

В нем почти не осталось тепла. Ольга взяла его ладонь, стиснула - никакого ответа. Пальцы почти ледяные.

Она помолилась Богородице. Мать говорила: «Богородица тепла и скоро помогает...»

Что теперь? Расплакаться? Слёзы не идут. Потом, может быть, они полезут в глаза нежданными и незваными гостями, но сейчас их нет.