Александр Грин

Небольшой отрывок из письма Грина к И.  А.  Новикову, написанного в феврале 1931 года, прекрасно иллюстрирует ту внутреннюю, душевную близость, которая существовала между ними. Об этом говорит доверительная интонация гриновского письма, те подробности, которые сообщает писатель о своей жизни.

Рассказывая в одном из писем о своем пешеходном путешествии в Коктебель, в гости к М.  А.  Волошину, Грин необычайно ярко передает впечатления от перехода по горной дороге: «Я шел через Амеретскую долину, диким и живописным путем, но есть что-то недоброе, злое в здешних горах, отравленная пустынная красота. Я вышел на многоверстное сухое болото; под растрескавшейся почвой кричали лягушки; тропа шла вдоль глубокого каньона с отвесными стенами. Духи гор показывались то в виде камня странной формы, то деревом, то рисунком тропы…»¹⁰³.

Путь, по которому шел Грин из Старого Крыма в Коктебель, называют теперь «гриновской дорогой». Множество людей стремится пройти по ней, чтобы увидеть то, что видел Грин, испытать чувства, овладевшие когда-то писателем.

Однажды в мае 1931 года старокрымское уединение Грина нарушил немолодой уже человек с добрым открытым лицом. Это был слесарь одного из брянских заводов Иван Ермолаевич Белозеров. Он пришел к Грину, чтобы увидеть своего любимого писателя, чьи книги, как он говорил, помогли ему понять самого себя. Он провел в доме Грина несколько дней, рассказывал о себе, о книгах Александра Степановича, которые очень хорошо знал.

Общение с ним доставило Грину настоящую большую радость. Когда Белозеров ушел, писатель сказал: «Если бы у меня был только один такой читатель, то для него одного стоило бы написать все книги»¹⁰⁴.

Встреча с Белозеровым – не единственный случай живого непосредственного контакта Грина с читателем. Посещали его и другие поклонники его творчества, чаще всех – юноши и девушки. Писатель встречал гостей неизменно тепло, стремясь оставить добрый след в душе.

Глава XIX «Я родился писателем, им и умру…»

«Как печальны летние вечера! Ровная полутень их бродит, обнявшись с усталым солнцем по притихшей земле; их эхо протяжно и замедленно-печально, их даль – в беззвучной тоске угасания. На взгляд – все еще бодро вокруг, полно жизни и дела, но ритм элегии уже властвует над опечаленным сердцем»¹⁰⁵.

В этих поэтических, грустно-волнующих строках какое-то удивительное предвидение писателем своей собственной судьбы.

Александр Грин умер летним вечером, не дожив до 52 лет. Остались многочисленные наброски сюжетов, осталась рукопись «Недотроги», последнего гриновского романа, завершить который он не успел.

«Когда я понял, осознал, что я художник, хочу и могу им быть, когда волшебная сила искусства коснулась меня, то всю свою последующую жизнь я не изменял искусству, творчеству. Ни деньги, ни карьера, ни тщеславие не столкнули меня с истинного моего пути. Я родился писателем, им и умру»¹⁰⁶.

В этих словах Грина, сказанных им в конце творческого пути, содержится высокая художественная и человеческая правда. Он был и остался писателем до самых последних своих дней.

В августе 1931 года, когда Грин поехал в Москву в надежде добиться издания своих произведений, ему не удалось отдать в печать ни одной своей вещи. Писатель вернулся из своей последней поездки в Москву расстроенный, подавленный: вплотную надвигалась нужда.

Состояние здоровья Грина резко ухудшилось. Практически все последующее время (а жить писателю осталось менее года) болезнь уже не оставляла его. Но в те короткие промежутки, когда недуг отступал, Грин вновь брался за перо, возвращаясь к работе над «Недотрогой».

«Дорогой Иван Алексеевич! <…> Чувствую себя немного лучше: часа два могу сидеть за столом. <…> Мне запрещено писать, но привычка вторая натура, и две-три страницы <…> я пишу каждый день. Застряла моя «Недотрога», написал только первую часть (5 листов), да и то требует хорошего частого гребня»¹⁰⁷.

Из письма Грина видно, насколько предан он был своему делу! Никакие перипетии судьбы – вплоть до смертельной болезни – не смогли отвести Грина от его главного назначения на Земле – писательства.

Мысли о будущем романе жили в нем постоянно. В декабре 1931 года писатель сказал жене: «Теперь «Недотрога» легла во мне ясно. Все туманности исчезли. Как только наберу сил – начну писать»¹⁰⁸.

А когда они переехали в дом по улице Карла Либкнехта, 52, Грин, увидев старое раскидистое дерево во дворе, обрадовался: «Вот здесь-то я и напишу свою «Недотрогу», под этим орехом, как в беседке»¹⁰⁹.

Последнее жилье Грина – низенький, крытый черепицей домик, спрятавшийся в густых зарослях сада… Писатель провел там последний месяц своей жизни.

Ныне здесь – мемориальный музей Александра Грина, который влечет к себе истинных почитателей его творчества. Ведь без этого маленького домика нельзя по-настоящему понять трудной, драматичной и в то же время счастливой судьбы писателя, который продолжает жить в памяти потомков.