Александр I

Император, выехавший с Александром в девятом часу из дворца для осмотра города, с удовлетворением взирал на онемечившихся подданных. При встрече с государем каждый экипаж должен был остановиться: кучер, форейтор и лакей обязаны были снять шапки, а владелец – выйти и сделать глубокий поклон царю, внимательно наблюдавшему, достаточно ли почтительно он выполнен (Павлу казалось, что им пренебрегают, как и в бытность его наследником). Поэтому встреч с ним старались всеми средствами избегать – сворачивали в прилегающие улицы, прятались в подворотни. Еще более неприятной была встреча с обер-полицмейстером Архаровым, который следил за исполнением государевых указов. Если экипаж по русскому обычаю ехал слишком быстро, что было строжайше запрещено, Архаров останавливал его, избивал палкой кучера и надолго забирал карету или сани в личное пользование, а удрученный седок шел дальше пешком.

В одиннадцатом часу Павел принял первый вахтпарад, который с тех пор приобрел значение государственного дела и на несколько десятилетий сделался ежедневным занятием русских государей. Отныне на вахтпараде происходили самые важные события, здесь раздавались чины и награды, здесь подвергались опалам. В зависимости от хода вахтпарада Павел на весь остаток дня становился довольным или раздражительным, снисходительным и расточавшим милости, или строгим и даже ужасным.

В тот же день перед войсками был зачитан приказ о назначении Александра полковником Семеновского полка, а Аракчеева – комендантом Санкт-Петербурга и командующим Преображенского полка. 8 ноября Аракчеев был произведен из полковников в генерал-майоры и занял покои князя Платона Зубова. Павел сдержал данное ему слово, что сделает из него человека.

«Гатчинский капрал» сразу приступил к усмирению высокомерия екатерининских орлов. На ближайшем разводе гвардейцы услышали его гнусавый голос с первым обращенным к ним приветствием:

– Что же вы, ракалии, не маршируете? Вперед, марш!

Отношение Аракчеева к армии отлично характеризует следующий случай: при смотре Екатеринославского гренадерского полка, он назвал его славные знамена, не склонившиеся ни перед одним врагом,– «екатерининскими юбками»! Что должны были думать суворовские и румянцевские ветераны, слыша эти слова от человека, ни разу не бывавшего под выстрелами?

10 ноября гатчинские войска торжественно вступили в столицу. Для обоих великих князей это был беспокойный день: они должны были идти во главе гатчинцев и промаршировать перед императором. Их волновало то, как их встретят петербуржцы, плохо расположенные к этому войску, а главное – сумеют ли они угодить отцу. Однако все прошло благополучно. Публика была приятно поражена силой и ростом великанов-кавалергардов и отличным содержанием лошадей гатчинской кавалерии; Павел остался доволен внешним видом и линией строя своих гвардейцев. Выстроив их на дворцовой площади, он сказал:

– Благодарю вас, мои друзья, за верную службу и, в награду за оную, вы поступаете в гвардию, а господа офицеры чин в чин.

Гатчинцев развели по домам петербуржцев, которые от страха приняли их так хорошо, что вечером этого дня во многих городских канавах можно было видеть мертвецки пьяных гренадер в остроконечных касках прусского образца.

Что касается гвардии, то она была потрясена. «С какою радостью великие князья увиделись со своими сослуживцами,– вспоминал гвардеец Е.Ф. Комаровский,– и с какою печалью мы должны были считать их своими товарищами. Иначе и быть не могло, ибо эти новые товарищи были не только без всякого воспитания, но многие из них развратного поведения; некоторые даже ходили по кабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них под командою».

Гатчинские казарменные порядки проникали повсюду. Пышный двор Екатерины в одни сутки превратился в огромную кордегардию. Казалось, писал А.С. Шишков, настал «иной век, иная жизнь, иное бытие». Гатчинцы заполонили Зимний, словно завоеватели; повсюду загремели шпоры, ботфорты, тесаки; люди, которых прежде никто не знал, теперь разгуливали хозяевами, распоряжались, угрожали. Придворные в спешном порядке разучивали новый церемониал – сколько раз и каким образом каждый чин должны кланяться их величествам. Например, при целовании руки нужно было, сделав глубокий поклон, стать на одно колено и в этом положении приложиться долгим и, главное, отчетливым поцелуем к руке императора, который при этом целовал подошедшего в щеку; затем надлежало подойти с таким же коленопреклонением к императрице и потом удалиться, пятясь задом и стараясь не наступить на ноги тем, кто толпились за спиной в ожидании своей очереди. Обер-церемонимейстер обращался с вельможами, как с рекрутами, которые еще не научились, с какой ноги следует начинать маршировать. Нововведения вызвали общий переполох, пока все не разучили хорошенько эти сложные маневры.