Александр I

Эти занятия и обязанности поглощали почти все его время. Ежедневно в семь часов утра (рабочий день Павла начинался в шесть, и весь чиновный Петербург должен был подстраиваться под этот распорядок) цесаревич подавал императору рапорт. При этом следовало отдавать отчет о мельчайших подробностях несения караульной службы прошедшей ночью. За малейшую ошибку в рапорте, незнание или, тем более, укрывание каких-то упущений по службе следовал такой разнос, что придворные часто видели, как великий князь покидал кабинет государя весь бледный, с трясущимися руками. Благорасположение и строгость Павла, смена его настроений были непредсказуемы, их нельзя было избежать, от них невозможно было укрыться; оставалось смириться и трепетать. Отца Александр боялся смертельно – до той степени ужаса, который уже граничит с любовью к карающей руке. Вместо того, чтобы оказывать покровительство другим, цесаревич вынужден был сам искать его у тех, кто имел влияние на царя, ибо Павел, этот грозный самодержец, на удивление легко поддавался влиянию более сильных или просто ловких натур.

К первым относился граф Федор Васильевич Ростопчин, потомок древней дворянской фамилии, ведущей происхождение от Чингиз-хана. Остроумный, порывистый до опрометчивости, получивший прекрасное европейское образование, но оставшийся в душе русским человеком, он заслужил полное доверие Павла тем, что находился в оппозиции екатерининскому двору, хотя эта оппозиция была вызвана не столько идейными соображениями, сколько строптивым характером Федора Васильевича, не привыкшего надолго жертвовать своей независимостью кому бы то ни было. Павел произвел его в генерал-адъютанты и поручил заведовать военным департаментом, а позже – иностранными делами.

Ко вторым принадлежал Иван Павлович Кутайсов. Это был безродный турчонок, попавший в русский плен при взятии Кутаиса. Красивый мальчик был отправлен вместе с прочими трофеями и пленниками в Петербург, где он обратил на себя внимание Екатерины, которая подарила его Павлу Петровичу. Турчонка крестили и дали фамилию его родного города. Цесаревич отослал его заграницу учиться цирюльному и фельдшерскому искусствам, и затем оставил при себе в качестве камердинера. Очень смуглый, немного толстый, но чрезвычайно живой и расторопный Кутайсов пошел в гору с чисто восточной сноровкой. В начале царствования Павла его обязанности еще ограничивались тем, чтобы приносить царю чашку бульона во время воинских занятий. В своем утреннем лакейском наряде он напоминал Фигаро, однако уже тогда вельможи и генералы рабски-подобострастно кланялись ему и, если посчастливилось, с ласковой улыбкой пожимали ему руки. Менее чем через год он сделался обер-шталмейстером и графом, а затем чем дальше, тем больше удивлял общество, появляясь в нем в орденах – св. Анны, св. Александра Невского и, наконец,– св. Андрея Первозванного. Кажется, возвышая его, Павел желал показать некоторым кичливым титулованным особам, что чины и значение человека зависят от одной его, императора, милости.

Кутайсов вступил в борьбу за влияние на государя с фрейлиной Нелидовой, платонической возлюбленной Павла, и Марией Федоровной – и победил обеих с помощью Ростопчина. Тонкими намеками они дали понять царю, что он состоит под женской опекой, что эти две женщины управляют страной от его имени. Место Нелидовой заняла Лопухина, дочь бывшего московского полицмейстера, о которой государю было сказано, что она совсем не честолюбива. Разрыву Павла с женой способствовало то, что в 1798 году, после трудных родов великого князя Михаила, врачи решительно заявили императрице, что продолжение супружеской жизни опасно для ее здоровья и самой жизни. С этих пор Павел спал в отдельной комнате и безжалостно покидал литературные вечера, которыми Мария Федоровна надеялась укрепить семейную жизнь, в самом их начале. Все должностные лица, связанные с партией императрицы, потеряли места и были высланы в Москву.

С этой поры несчастная подозрительность Павла усилилась сверх всякой меры. Стоило ему заподозрить, что поклон какого-нибудь придворного недостаточно почтителен, как он тут же усматривал в этом интриги, заговор и обрушивал на голову виновного самые суровые кары. (В отличие от других вспыльчивых людей, Павел после вспышки гнева не смягчался, а, напротив, считал назначенное наказание недостаточным и часто усиливал его: заменял приказ удалиться от двора распоряжением никогда больше здесь не появляться, ссылку в деревню – на ссылку в Сибирь и т. д.) Царю снова стало казаться, что его сыновья, и в первую очередь Александр, недостаточно преданы ему.