Александр I

В арсенале хранилась старая колесница для перевозки артиллерийского штандарта, обитая бархатом, с золотыми кистями и галуном. Однажды какой-то солдат незаметно от караула пролез в арсенал и отрезал галун и кисти. Аракчеев по званию инспектора всей артиллерии обязан был доложить об этом случае государю, но он попал в затруднительное положение. Дело было в том, что командиром того батальона, который нес в ту ночь караул, был его собственный брат. Выгораживая брата, Аракчеев, может быть, впервые поступился требованиями службы и доложил, что караул был от полка генерал-лейтенанта Вильде. Павел немедленно отправил ни в чем не повинного Вильде в отставку. Тот обратился за помощью к Кутайсову. Граф-цирюльник и граф-капрал не переносили друг друга; Аракчееву никогда не хватало духа сказать Кутайсову «вы», как тому – ответить ему на «ты». Кутайсов с радостью сообщил царю о проступке Аракчеева. Через несколько дней после этого происшествия в Гатчине был бал. Как только Павел увидел в зале приехавшего Аракчеева, он приказал Кутайсову передать ему приказание немедленно ехать домой. На следующий день Аракчеева ждала новая отставка, а генерала Вильде – возвращение на службу.

На вахтпараде 1 октября по этому случаю царила всеобщая радость. Александр подошел к генерал-майору П.А. Тучкову и довольно громко сказал:

– А слышал ты об Аракчееве и знаешь, кто вместо него назначен?

– Знаю, ваше высочество, Амбразанцев.

– Каков он?

– Он пожилой человек, может быть, не так знает фронтовую часть, но, говорят, добрый и честный человек.

– Ну, слава Богу! – воскликнул Александр. – Эти назначения настоящая лотерея, могли бы попасть опять на такого мерзавца, как Аракчеев.

Наверное, он бы чрезвычайно удивился, если кто-нибудь назвал его поведение предательским. Для него это был привычный с детства способ существования, и он не знал другого. Через две недели после разговора с Тучковым на плацу Александр написал опальному графу: «Я надеюсь, друг мой, что мне нужды нет при сем несчастном случае возобновить уверения о моей непрестанной дружбе; ты имел довольно опытов об оной и я уверен, что ты об ней и не сомневаешься. Поверь, что она никогда не переменится».

Напрасно было бы доискиваться, в каком случае Александр был искренен: называя Аракчеева мерзавцем или уверяя его в своей дружбе. Надеваемые им личины уже давно стали подлинным его лицом, и те люди, которые знали Александра лишь по одной-двум маскам, никогда не могли понять, как с ними уживаются еще дюжина других.

Приблизительно тогда же цену его привязанности узнала и Елизавета Алексеевна. До сих пор их брак оставался бесплодным. Но 18 мая 1799 года Елизавета Алексеевна родила великую княжну Марию. Девочка оказалась слабой и прожила всего чуть больше года. 27 июля 1800 года она умерла в Царском Селе и была похоронена в Александро-Невской лавре.

Вместо того, чтобы поддержать жену в это трудное время, Александр совершенно удалился от нее. Причиной его охлаждения была не его собственная неприязнь, а гнев Павла на Баденского принца после обнародования его соглашения с Французской республикой. Баденские принцы в одну минуту лишились шефства в русских полках; переписка Елизаветы Алексеевны перлюстрировалась. Александр совершенно забросил жену, как всегда забрасывал вещи, идеи и людей, наскучивших ему или причинявших ненужные хлопоты.

***

Поглощенный своими обязанностями при дворе, на службе, Александр располагал собой только вечером, после обеда. Это время, несмотря на утомление, он проводил по-прежнему с молодым князем Чарторийским. Разговаривали о будущем России. Сбросив мундир, наследник становился горячим и искренним другом свободы. Деспотизм отца производил на него «сильное и тяжелое впечатление»; предстоящая ему самому коронация вызывала в нем отвращение и протест. «Его искренность, прямота, способность увлекаться прекрасными иллюзиями придавали ему обаятельность, перед которой было невозможно устоять»,– вспоминал князь Адам, который и тридцать лет спустя сохранил уверенность, что «убеждения его были искренними, а не напускными».

Однажды (это было в 1797 году) Александр буквально заставил Чарторийского написать от его имени нечто вроде проекта манифеста – в предвидении того времени, когда власть перейдет к нему. Разъясняя в нем блага свободы и справедливости, Александр делал вывод о несовместимости с ними государственного порядка Российской империи и объявлял о своем решительном намерении сложить с себя власть, чтобы нация могла выбрать себе более достойного правителя. Иначе говоря, он желал издали наслаждаться плодами своего доброго дела.

Одновременно он делился этими же мыслями и с Лагарпом.

Александр – Лагарпу, 27 сентября 1797 года: