Александр I Благословенный

«Из давнего времени примечали МЫ неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем НАШЕМ желании сохранить тишину, принуждены МЫ были ополчиться и собрать войска НАШИ; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах НАШЕЙ Империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого НАМИ спокойствия. Французский Император нападением на войска НАШИ при Ковне открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается НАМ ничего иного, как призвав на помощь Свидетеля и Защитника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы НАШИ противу сил неприятельских. Не нужно МНЕ напоминать вождям, полководцам и воинам НАШИМ о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог».

Совсем по-иному виделась личность государя в этот момент известному писателю ХIХ века Г. И. Чулкову: «… Бонапарт был гений, и его безумной и величавой мечте о всемирной империи надо было что-то противопоставить. У Александра к началу войны 1812 г. не было в душе ничего равного по значительности наполеоновской идее. Ему пришлось войти на подмостки истории, худо зная свою роль. Впрочем, иные думали, что у него был тогда хороший суфлер – русский народ».

Безусловно, большая заслуга императора России в том, что он сумел вернуть в армию неприятного ему лично, но популярного в войсках (в отличие от Барклая де Толли) М. И. Кутузова. Позднее Александр писал своей сестре Екатерине: «В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова: это было общее желание. Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтоб Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это… мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указал общий глас».

В первые дни отступления Александр оставил без последствий попытку Наполеона завязать мирные переговоры. Но неудачи войны подействовали на него тяжко. Он удалился от основного театра военных действий, проехал через полстраны, везде встречая всплеск верноподданичества и патриотизма. Многие считают этот шаг еще одной хитростью императора – уехать и снять с себя ответственность за происходящее. Затем он почти безвылазно жил в Каменноостровском дворце, правда, регулярно изучая донесения с места событий.

Бородинское сражение, в котором, по словам Наполеона, французы показали себя «достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми», стало одним из самых кровопролитных в войне. Как пишет историк В. Н. Балязин, «в донесении Александру, написанном в ночь на 27 августа прямо на позиции при Бородино, когда еще не было известно о понесенных потерях, Кутузов сообщал: „Войска Вашего Императорского Величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами“».

Написав это, Кутузов получил сообщение, что наши потери превосходят 45 тысяч человек (у французов – около 58 тысяч). Такой итог первого дня заставил Кутузова изменить решение о продолжении сражения, он понимал, что если продолжать битву, русская армия может быть истреблена. А это грозило гибелью России. Кутузов отдал приказ об отходе армии с занимаемых позиций. Курьер с донесением о Бородинском сражении еще не отправился в Петербург, и Кутузов приписал, что из-за больших потерь он отступает за Можайск.

Общий тон реляции заставил Александра подумать, что в приписке речь идет просто о смене позиции для продолжения генерального сражения, и тотчас же велел служить благодарственные молебны во всех церквях, объявляя о победе, одержанной над Наполеоном. М. И. Кутузов получил звание фельдмаршала.

Только 7 сентября, через десять дней после отступления русских войск от Бородина, когда Москва уже не только была сдана Наполеону, но и почти вся сгорела дотла, а армия Кутузова уже уходила по Старой Калужской дороге к Тарутину, сообщение об этом пришло в Петербург.

Лично для Александра сдача и сожжение Первопрестольной стали страшной трагедией: он поседел за одну ночь и глубоко задумался над тем, о чем раньше он размышлял лишь время от времени. «Пожар Москвы, – говорил впоследствии Александр, – осветил мою душу».