Александр I. Самодержавный республиканец

Некоторые мемуаристы встретили кончину Александра I с искренней болью, воздавая должное как самому монарху, так и тем чаяниям, которые пробудило его правление. «Россия! — писал по получении печального известия А. И. Тургенев. — И надежды твоей не стало! Забываю его политику — помню и люблю человека. Сердце не перестало верить в него, любить его, не переставая надеяться. Надежды с ним во гробе… Он у себя отнял славу быть твоим восстановителем»^{288}. Вторя ему, В. К. Кюхельбекер записал в дневнике: «…мне жаль, когда размышляю о жизни Александра Павловича, который в моих глазах одно из самых трагических лиц в истории»^{289}.

Исследователи даже по прошествии значительного количества времени и после внимательного ознакомления со многими фактами, неизвестными современникам далеких событий, тоже не могут прийти к единому мнению по поводу деятельности Александра I и итогов его царствования. А. В. Тыркова-Вильямс обращает особое внимание на те противоречия в мировоззрении императора, которые, по ее мнению, и предопределили невнятную политику его царствования: «Он (Александр. — Л. Л.) жаждал истины и не умел быть искренним. Питал отвращение к насилию и вступил на престол, перешагнув через изуродованный труп отца. Был одним из первых идеологов пацифизма и десять лет водил по Европе свои войска, то побежденные, то победоносные. Мечтал о всенародном просвещении… а под конец жизни сдружился с Аракчеевым. Подданным и современникам осталась недоступна, непонятна его внутренняя жизнь, богатая и надломленная, глубокая и трагическая»^{290}.

Не слишком много нового внес в оценку личности и деяний Александра I швейцарский историк А. Валлотон. Собственно, и он исходил прежде всего из противоречивого характера императора, не слишком убедительно объясняя причины этой бросающейся в глаза противоречивости: «Из всех государей, которые прошли перед нашими глазами, Александр был, без сомнения, самым сложным, изменчивым и противоречивым в своих высказываниях и действиях — до такой степени, что его часто обвиняли в двуличии и даже лицемерии. То мирно, то воинственно настроенный, из скептика превратившийся в глубоко верующего человека, либерал на словах и реакционер на деле, великодушный и деспотичный, добрый и жестокий, вдохновленный и подавленный духом, робкий и отважный… властный и упрямый под обманчивой маской мягкости — он испытывал настоящие душевные муки и играл на публику, как тщеславный актер»^{291}.

Автор известного курса лекций по истории России С. Ф. Платонов считал: «Человек переходной поры, Александр не успел приобрести твердых убеждений и определенного миросозерцания и по житейской привычке приноравливался к различным людям и положениям, легко приноравливался к совершенно различным порядкам идей и чувств»^{292}. Его мнение, по сути, разделял и А. Е. Пресняков, посвятивший царствованию Александра I отдельную работу; правда, по его мнению, дело было не только в характере монарха. Он считал, что Александр — «прирожденный государь» своей страны, говоря по-старинному, воспитанный для власти и политической деятельности… в то же время — питомец XVIII в., его идеологического и эмоционального наследия… Его «противоречия» и «колебания» были живым отражением колебаний и противоречий в борьбе течений его времени»^{293}.

Уточняя — вернее, конкретизируя — вывод Преснякова, автор курса по истории России XIX века А. А. Корнилов подчеркивал, что Александр I до конца оставался верен поискам «розы без шипов». По его мнению, именно это обстоятельство, с одной стороны, являлось главной отличительной чертой данного царствования, с другой — привело к краху реформаторства «сверху». «Сделавшись, — замечает историк, — давно уже резким противником революционного движения всякого рода, Александр оставался, однако же, вместе с тем убежденным сторонником либеральных доктрин и… был верен своим мечтам о либеральном политическом переустройстве России. Он старался… открыто подчеркнуть ту разницу, которая существовала в его глазах между либеральными взглядами и проявлениями революционного духа»^{294}.

Автор фундаментальной монографии, посвященной общественно-политической жизни России в первой четверти XIX века, А. В. Предтеченский напрямую связывал реформаторские усилия правительства с количеством протестных выступлений крепостного крестьянства и нарастанием общественного недовольства ситуацией, постепенно складывавшейся в стране. «Страх перед народными волнениями, — писал он, — так же, как необходимость считаться с общественным мнением дворянства, заставляли правительство задумываться над изменениями социально-экономического строя… Чем яснее определялась картина относительно народного спокойствия, тем пассивнее становились представители общественности и тем реже прибегал Александр к попыткам заигрывания с либерализмом. Не без чувства большого облегчения правительство убедилось в том, что со сколько-нибудь серьезными реформами можно очень и очень повременить»^{295}.