Александр I. Самодержавный республиканец

Парижане ликовали и с интересом рассматривали австрийских драгунов или прусских гусаров — экзотических казаков им доводилось видеть гораздо реже. В то время как австрийские и прусские войска пользовались достаточной свободой, русское командование старалось своих солдат прятать от глаз парижан в пригородах, где они изнывали от бесконечных, набивших оскомину строевых учений и показательных парадов. (Причиной подобного распоряжения могло стать и растущее дезертирство русских солдат. Беглецов с удовольствием принимали французские крестьяне, чье хозяйство страдало от хронической нехватки рабочих рук, унесенных войнами.) «Толерантность» Александра I дошла до того, что он приказал за незначительный проступок против союзников посадить русских офицеров на английскую гауптвахту. Смелая попытка А. П. Ермолова спасти армию от подобного оскорбления национального чувства ни к чему не привела. Подчеркнуто вежливый с иностранцами и внешне смиренный монарх, по свидетельству Михайловского-Данилевского, теперь начал употреблять русских генералов и дипломатов только как исполнителей царской воли, и они вскоре стали его бояться, как слуги боятся строгого господина.

Однако все праздники имеют обыкновение заканчиваться, уступая место суровым будням. После победы над Наполеоном во весь рост встал вопрос о новом (или подновленном старом?) устройстве Европы. Параллели, обычно проводимые между событиями в Вене в 1814 году и увлечением Александра I мечтами об «общеевропейской религии», безусловно, имеют право на существование. Но подобные мечтания монарха начались всё-таки гораздо раньше. Еще в 1804 году в инструкции Новосильцеву перед его отъездом на лондонские переговоры о создании антинаполеоновской коалиции говорилось: «Не об осуществлении мечты о вечном мире идет дело, однако можно приблизиться во многих отношениях к результатам его возвращающим, если бы… удалось установить положение международного права на ясных и точных основаниях». Что нужно для этого сделать? «Учредить лигу, постановления которой создали бы, так сказать, новый кодекс международного права, который, по утверждению его большинством европейских держав, легко стал бы неизменным правилом поведения кабинетов, тем более, что покушавшиеся на его нарушение рисковали бы навлечь на себя силы новой лиги»^{251}.

К осени 1814 года в посленаполеоновской Европе был решен вопрос только с Францией. Вернув в Париж Бурбонов, победители не подвергли их владения никаким наказаниям, не потребовали контрибуцию, не оккупировали страну и не ограничили ее вооруженные силы. Тем самым союзники, не без давления российского императора, пытались помочь поверженному сопернику как можно быстрее врасти в мирную жизнь, адаптироваться к ней. Все остальные вопросы оставались нерешенными, в том числе не только территориальные, но и, скажем, проблема возврата украденных художественных сокровищ, прежде всего вывезенных из Италии.

Для решения насущных проблем к концу сентября 1814 года в Вену на общеевропейский конгресс съехались делегации большинства стран континента. Конгресс продолжался девять месяцев, и в результате родился новый порядок в Европе. Согласно ему Швейцария получала статус нейтральной страны, провозглашалась свобода плавания судов по морям и рекам, бесценные произведения искусства возвращались прежним владельцам; наконец, 28 мая (9 июня) 1815 года был подписан Заключительный акт Венского конгресса. Однако эти и другие договоренности достигались совсем непросто, а иногда грозили расколом Европы.

Внешне Венский конгресс выглядел пышно, нарядно, порой даже весело и беззаботно. Недаром по столице Австрии гуляла лихая шутка:

Император России — за всех любит.
Король Пруссии — за всех думает.
Король Дании — за всех говорит.
Король Баварии — за всех пьет.
Король Вюртемберга — за всех ест.
Император Австрии — за всех платит.

Александр Павлович действительно прославился в Вене любовными похождениями. Агенты венской полиции доносили начальству: «На балу у графини Палффи царь, которому очень понравилась графиня Сечени-Гилфорд, сказал ей: «Ваш муж отсутствует. Было бы очень приятно временно занять его место». Княгиня Эстергази, муж которой был на охоте, получила от императора Александра записку, где сообщалось, что он проведет вечер у нее. Княгиня послала ему список дам, попросив вычеркнуть тех, кого он не хотел бы у нее встретить. Царь вычеркнул из списка всех… кроме нее!» Полиция еле успевала фиксировать объекты интереса русского монарха: «Император Александр попеременно или одновременно ухаживает за графиней Зичи, княгиней Леопольдиной Эстергази, княгиней Ауэршперг, графиней Сечени… герцогиней де Саган и княгиней Багратион»^{252}. При этом было перехвачено его любовное письмо еще и Луизе де Бетман.