Александр I

«Позвольте, всемилостивый Государь, и мне сказать, с прямою откровенностию, что любовь и преданность моя к Вашему Величеству превышали в чувствах моих все на свете, что желания мои не имели другой цели, как только заслужить одну Вашу доверенность, не для того, чтоб употреблять ее к приобретению себе наград и доходов, а для доведения до Высочайшего сведения Вашего о несчастиях, тягостях и обидах в любезном отечестве».[292]

И ни разу — ни разу! — граф не действовал неосмотрительно; ни разу — ни разу! — не отсекал возможность последующего маневра. В мастерстве перемены масок — облагодетельствованного слуги, оскорбленного гражданина, страждущего больного — он не имел равных. Хотя искусством политического маскарада в совершенстве владели тогда многие.

Так, Федор Ростопчин тоже был выдающимся актером дворцового театра. Но куда ему до Аракчеева! В сочельник 24 декабря 1823 года он, смещенный в результате более чем двадцати лет приуготовлявшейся Аракчеевым интриги, послал всесильному графу прощальное письмо. Злое, издевательски остроумное, но дающее противнику непобиваемый козырь и навсегда закрывающее возвратный путь:

«…Извещение о Всемилостивейшем увольнении меня от службы я имел честь получить. Теперь остается мне единственно избрать кладбище, где, соединясь с прахом вельмож и нищих сего мира, пролежу до Страшного суда, на коем предстану с чистою совестию пред правосудие Божие.

Пожелав сего всякому христианину и Вам, имею честь пребыть, и проч.».[293]

Таких писем Аракчеев никогда не писал.

И вот — послание в Таганрог. Говорить о нем трудно. Каков бы ни был Аракчеев, его горе такое же, как горе любого из нас. Говорить о нем — необходимо. Слишком многое в этом послании настораживает.

ШУРА-МУРА

Прежде всего: принципиальное несовпадение «актера» с «ролью». Отношения с Минкиной не были чересчур сентиментальными. Аракчеев ценил Настасью за то же, за что Александр Павлович ценил Аракчеева: за преданность без лести, подчеркнутую простоту обращения, контрастно противопоставленную жестко иерархическому придворному мироустройству. Грузино держалось на ней. Минкина, в свою очередь, умно и мягко вела отведенную ей «партию», ненавязчиво обращая внимание «любезного отца графа» на то, что всегда вызывало в нем прилив нежности и умиления — на свою преданность и неустанное благоустроение их семейного гнездышка, их маленького государства, их Грузина.

Вставной сюжет. ИЗ ПИСЕМ НАСТАСЬИ МИНКИНОЙ ЛЮБЕЗНОМУ ОТЦУ ГРАФУ

17 августа 1816 года.

…У флигелей музыкантского и людского крыльца переделаны; в погребном флигеле пол опустили ниже и лестницу для входа в комнату перенесли к южной стене — к церкви; теперь делают крыльца у сего флигеля и у битного; дорожку у плиты между флигелей музыкантского и людского перестилают вновь и делают под плиту из щебня бут. В саду после отъезда вашего сиятельства дорога от оранжереи к домику, называющемуся моим именем, и до чугунных ворот, отделана. Клубника выполота и вновь посажена; деревья и все растения убраны в оранжерею 3-го числа; стрижка по дорогам кончена, а теперь продолжается обрезка по куртинам; по лесу верхи и прорезают липовые аллеи; из еловой рощи назначенные лишние елки вынуть — вынуты. На цветочном островке по берегу посажено флекусов красных диких 300 кустов. При сем посылаю обращики парчи и бархату, и перевязь для вашего сиятельства…

Целую ручки ваши. Слуга ваша Настасья Федорова.

9 сентября 1816 года.

…Ковер для собора, присланный из Парижа, получен, коего мерой 22 арш. 15 вершков. Настасья Федорова, целую ручку вашу — верная слуга…

17 июля 1819 года.

…Не думайте, отец мой — я нарочно все так поставлю, чтобы вы увидели мою преданность к вам…

…У меня работают в саду, именно чистят пруды и косят луг, который к Волхову, нижние, а я занимаюсь своими вареньями. Вас прошу, чтобы Тимофея отдать поучиться мороженое делать: нам будет замена на десерте, — также формочки приискать для мороженого. Прошу вас, отец, купить два маленьких окорока, они выгодны для стола нам, и лимоноватой воды, дрождей… Я получила конфекты, так и укладка их. Верьте, что ни одна конфекта не испортилась: вы увидите, также их везли как прежние. Вам было угодно купить сафьяну для стульев, которые из Высокого. Прошу вас — мой единственный друг — беречь свое здоровье; я прошу Всевышнего Отца о сохранении вашем. Будьте покойны по дому вашему — я сказала, что люблю больше своей жизни вас, — то и хочу всем доказать, что слуга верная своему графу…

3 сентября 1820 года.

Любезный мой отец граф!