Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

Поначалу я растерялся. Под суд, на демагогическое растерзание идти не хотелось. Примерно представлял, во что это выльется. Многие хотели крови и зрелищ.

В своем выступлении я пожурил литовцев за действия, ведущие не к подлинной независимости, а к сепаратизму. Но в целом говорил о своем принципиальном отношении к национализму[290].

Каким же было это его отношение?

Происходящие в Литве события, и в частности позицию республиканской компартии, он назвал «ударом по перестройке в момент, самый трудный, самый ответственный, самый критический».

«Потеряна ли ситуация в Литве? — спрашивал Яковлев. — Не думаю. Грозит ли это опасностями? Безусловно, и на них тут указывалось в общем-то справедливо. Но кроме опасности есть и другое. Приходится признать: в республике сложилась слишком знакомая нам картина недееспособности парторганизации. Руководство продемонстрировало недальновидность».

Яковлев говорил, что он категорически против любого проявления национализма, но и за то, чтобы развивать все подлинно национальное по самому широкому фронту: язык, культуру, добрые традиции, все то, что и характеризует Народ. И чем он малочисленнее, тем больше такта и внимания требует. Национализм не только слеп, он антигуманен. Он ищет врагов, а не друзей, конфронтирует, а не объединяет, игнорирует общечеловеческие ценности.

Эти же слова он произносил и год назад перед партийным активом Литвы, призывая коллег к взвешенной и разумной позиции.

— Я не несу ответственности за слухи, которые распространяются, может быть, добросовестно или понаслышке, а может быть, с умыслом, — этими словами Александр Николаевич закончил свое выступление.

Конечно, и Яковлев, и многие другие члены ЦК — особенно те, кто побывал в Литве недавно в составе делегации Центрального комитета во главе с М. С. Горбачевым, — прекрасно сознавали, что джинн выпущен из бутылки и обратно его уже не загнать. Компартия республики раскололась на два непримиримых крыла, причем «промосковские» оказались в явном меньшинстве. Сепаратистские настроения охватили большую часть населения. Первый секретарь ЦК КП, председатель Верховного Совета Литвы А. М. Бразаускас и его соратники на пленуме откровенно и прямо говорили о суверенитете как о деле, фактически решенном.

^{Доклад в ЦК КПСС о рабочем визите А. Н. Яковлева в Чехословацкую ССР. Не ранее 16 ноября 1988. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 2. Д. 142. Л. 1]}

Ситуацию в Литве обсуждали на протяжении всего третьего дня пленума и в итоге констатировали разрыв между КПСС и компартией этой республики.

То есть опять лукавство? Ведь что говорил с трибуны наш герой? «Потеряна ли ситуация в Литве? Не думаю».

А ведь думал. Думал одно, но говорил совсем другое. И остальные, включая Михаила Сергеевича, поступали точно так же.

Возможно, министр обороны Д. Т. Язов и председатель КГБ В. А. Крючков были уверены в том, что республику, как и всю Прибалтику, удастся удержать силовым путем. Но скорое будущее опровергнет и эти надежды.

Проект платформы КПСС, с которым партия должна была выйти на ХХVIII съезд, пленум одобрил.

В начале марта 1989 года член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Яковлев встретился вначале со слушателями Высшей партийной школы в Москве, а спустя десять дней — со строителями московского метро и ответил на их вопросы. Спрашивали его о введении президентской формы правления, о том, какие новые политические силы могут составить конкуренцию компартии, о переходе к рыночным отношениям, о социал-демократии, новой платформе КПСС, границах гласности и плюрализма, неформальных объединениях, словом, интересовались буквально всем, что стало актуальным, что будоражило умы и обывателей, и политиков.

Один из слушателей ВПШ задал вопрос, отчего не запрещена деятельность общества «Память», которое призывает к насилию и погромам.

Яковлев ответил так: «Я не еврей, но, однако, листовки я получаю от „Памяти“ каждую неделю, которые называют меня „главой жидомасонской ложи в Советском Союзе“. И по одной только, как я понимаю, причине: я действительно выступаю публично, и письменно, и устно, везде и всюду, — против любых проявлений национализма, в том числе и антисемитизма. И считаю это позором для русской интеллигенции и для любого русского человека, который исповедует вот такую идеологию расовой ненависти»[291].