Читаем Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» полностью

Выхожу как-то из нового здания ЦК, куда переселили после реформации весь идеологический блок, включая отделы пропаганды, культуры, науки. Вижу, идет по улице, прихрамывая, Александр Николаевич. Идет один, без охраны. Я пристроился рядом, пошли вместе по направлению к Кремлю, где у него было тогда рабочее место. Мне хотелось выговориться.

— Помните, Александр Николаевич, когда вы меня приглашали переехать из Ленинграда в Москву, то говорили, что смогу стать и свидетелем, и участником важных событий. Я и стал им — и свидетелем, и участником. Но сейчас настало время определиться. Я хочу написать два заявления. Одно — о выходе из КПСС. Другое — об увольнении по собственному желанию из ЦК.

Он меня выслушал. Помолчал. Потом говорит:

— Верно говоришь, Олександр Олександрович. Да, наступило время размежевания. Каждый должен определиться, с кем он. Ты вот определился, и это правильно. Но скажи, чем займешься?

— Пока не знаю. Надо осмотреться.

Я написал два этих заявления и ушел. Вскоре стал руководителем группы консультантов при Комитете по СМИ Верховного Совета РСФСР. Вместе с Сашей Дроздовым создавали газету «Россия», там я стал заместителем главного редактора.

Летом 1991 года, кажется, это было в последних числах июля, мне позвонил кто-то из его помощников: «Не могли бы вы подъехать к Александру Николаевичу?» Приезжаю. Он спрашивает, как дела, как работа.

— Я пока доволен. Дел много — и в Верховном Совете, и в газете.

— А как тебе такое предложение. Что, если мы сообща создадим новую газету? Настоящую. Без всякого груза прошлых заблуждений. Демократическую. Честную. Независимую. Насчет денег не волнуйся — они есть.

— Для меня это неожиданно. Я вполне удовлетворен работой у себя в «России», она, как мне кажется, ведет себя честно и независимо.

Он слегка поморщился.

— Ты не спеши, Олександр. Все же это, как я понимаю, печатный орган Верховного Совета. И газета российская. А я говорю совсем о других масштабах, я говорю о газете общесоюзной.

— Дайте время, Александр Николаевич. Я в отпуск собираюсь, там будет возможность все обдумать и тогда принять решение.

— Я тоже в отпуск хочу уйти. Так что давай в конце августа вернемся к этому разговору. Ты имей в виду — будешь там главным редактором. И если согласен, то подумай, кого еще из приличных людей пригласить.

Но в августе грянул путч, и к этому разговору мы больше уже никогда не вернулись[336].


Наступил роковой 1991 год.

Взаимные обиды множились как снежный ком.

Президентский совет как совещательный орган власти фактически не состоялся. Г. Х. Шахназаров так писал о его деятельности, вернее, бездеятельности:


Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное