Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870).

Наибольшее беспокойство у Нессельроде вызывала тенденция к сближению с Францией, обозначившаяся после смерти императора Николая Павловича. «Войти с нею [Францией] немедленно в положительный и тесный союз, – утверждал автор записки, – значило бы изменить преждевременно нашей новой системе. Уверенный в нашей поддержке, Наполеон III видел бы в ней поощрение пуститься в новые предприятия, в которых могло бы оказаться для нас невыгодным ему сопутствовать в той мере, в какой бы он того желал»[96].

Помимо внешнеполитических угроз, вытекающих для России от союза с Францией, Нессельроде указал и на «идеологическую» несовместимость существующих в двух странах режимов. «…Не представляется ли неосторожным и несвоевременным, – предостерегал старый канцлер, – основывать политическую систему на тесном союзе со страной, которая с 1815 года, и помимо всех Европейских гарантий, была поприщем трех революций, одна другой неистовее и демократичнее, среди которых обрушились в 24 часа две династии, тверже, по-видимому, установленные, чем Наполеоновская»[97].

Трудно с уверенностью сказать, в полной ли мере взгляды Нессельроде на Вторую империю отражали в тот момент мнение Александра II, но, так или иначе, император, видимо, склонен был разделять недоверие старого канцлера к Наполеону III. Это недоверие начало сглаживаться с приходом к руководству Министерством иностранных дел князя А.М. Горчакова, свободного от многих предрассудков своего предшественника.

Александр Михайлович Горчаков[98] принадлежал к древнему аристократическому роду, исходящему от Рюрика и ев. князя Михаила Черниговского. Он родился 4 (15) июня 1798 г. в городке Гапсаль (Хаапсалу) Эстляндской губернии в семье генерал-майора князя Михаила Алексеевича Горчакова. Мать будущего министра, Елена Васильевна, была дочерью подполковника русской службы барона Ферзена. Александр был единственным мальчиком из пятерых детей супругов Горчаковых. Родители возлагали на наследника большие надежды и постарались дать ему хорошее начальное домашнее образование, которое он продолжил в престижной петербургской гимназии. Летом 1811 г. Александр успешно выдержал вступительные испытания и был принят в только что учрежденный Царскосельский лицей, призванный готовить из отпрысков знатных фамилий будущую правящую элиту России. Юный Горчаков оказался в составе первого набора лицеистов, наряду с Александром Пушкиным, с которым он подружится, Иваном Пущиным, Антоном Дельвигом и другими известными впоследствии, но не всегда лишь на государственном поприще, личностями.

В лицее Горчаков обнаружил счастливое соединение ярких природных способностей и редкого трудолюбия, что обещало успешную карьеру. «Благоразумен, благороден в поступках: любит крайне учение, опрятен, вежлив, усерден, чувствителен, кроток; отличительные свойства его: самолюбие, ревность к пользе и чести своей, великодушие», – так характеризовал юного Горчакова в 1814 г. один из его лицейских наставников[99].

Блестящее будущее предсказывал своему другу Пушкин, посвятивший Горчакову несколько посланий. В первом из них он писал о 16-летнем Горчакове[100]:

Что должен я, скажи, в сей час
Желать от чиста сердца другу?
Глубоку ль старость, милый князь,
Детей, любезную супругу,
Или богатства, громких дней,
Крестов, алмазных звезд, честей?..

Тогда, в 1814 г., Пушкин еще сомневался – изберет ли Горчаков государственную или военную службу, но при этом был уверен, что всюду его ожидает успех. Уверен он был и в том, что у них будут разные, совсем непохожие судьбы. В послании, относящемся к 1817 г., он писал[101]:

С надеждами во цвете юных лет,
Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.

Тебе рукой Фортуны своенравной

Указан путь и счастливый и славный, —
Моя стезя печальна и темна;
И нежная краса тебе дана,

И нравиться блестящий дар природы,

И быстрый ум, и верный, милый нрав;
Ты сотворен для сладостной свободы,
Для радости, для славы, для забав.

Еще в начале обучения в Лицее Горчаков сделал выбор – он посвятит свою жизнь дипломатии, что побуждало его, по собственному выражению, «запасаться языками». Наряду с французским, будущий министр изучил английский, немецкий и итальянский. Как и все лицеисты «пушкинского» набора, он жадно и много читал, получив достаточно полное представление о мировой литературе.