Александр II

Последние дни Александр частенько вспоминал Василия Андреевича, может быть и потому, что подрастали Никса и Сашка, и мечталось подыскать им не просто учителя, а наставника. Только сейчас, кажется, фигура Жуковского виделась Александру в истинном свете. Романтик, но никак не эфирный идеалист, не Ленский, по насмешливой пародии Пушкина; поэт, придворный, педагог с достоинством и полной отдачей исполнявший свое дело; дворянин, лишенный чувства страха и свой долг видевший в том, чтобы вразумлять царей и смягчать их сердца. Милый друг Василий Андреевич… Старые письма, которые Александр давал читать жене, были ею разобраны в две пачки: о власти и о Боге. Вторая пачка лежала нетронутой на дне почтовой шкатулки, а из первой он взял другое письмо.

Две основные движущие силы России, равно значимые для ее самобытного развития, видел старый наставник: Церковь и самодержавие. «Самодержавие, – писал Жуковский, – из всех земных властей есть самая трудная для властителя: вся ответственность лежит на нем, но эта ответственность не перед людьми, а перед Богом. Бог молчит, а из людей говорят смело и громко только льстецы. Какая же сила души потребна тому, кто посреди этого говора, льстящего всем страстям, должен слышать только этого молчащего Бога, понятного только верному перед ним сердцу…»

Самовластие же отличается от самодержавной власти тем, что в нем место Божьей воли занимает наша собственная. Наказание самовластия заключается в нем самом, ибо оно несет в себе саморазрушение, но беда для народа состоит в том, что при этом погибает истинная власть… Александр и раньше слышал от Василия Андреевича эти мысли, но только сейчас осознал их важность.

«Наше правление стоит на самой середине между кровавым деспотизмом восточных государств и буйным безначалием западных народов. Оно самое отеческое, патриархальное, и потому Россия велика и спокойна», – эту мысль из одного перлюстрированного письма Александр запомнил. Она была созвучна его убеждению, что России предстоит идти иным путем, нежели западным странам. «Наша святая Русь устоит на фундаменте самодержавия, если самодержавие само своим могуществом не ослабит себя» – так писал Жуковский, и стоило, право, внимательнейше сие обдумать.

Дорога на север показалась длиннее, или он действительно соскучился по дому, жене и детям.

При входе в Зимний дворец он с удовольствием вдохнул чуть затхлый, привычный воздух. Пахло пылью, ароматическими свечами, духами и солдатской амуницией.

Похудевшая и чуть подурневшая Мария Александровна вдруг разочаровала его, но Никса, Сашка и Володька, набросившиеся на него с радостными воплями, позволили скрыть первую минуту от жены. Матушка, напротив, ничуть не переменилась, была моложава, бодра и весела, близоруко всмотрелась и со смехом одобрила бакенбарды, отпущенные им на пару с Сашкой Адлербергом в Симферополе.

– Тебе идет. Очень внушительно, – сказала Александра Федоровна и, взяв его под руку, возглавила шествие в малую столовую. Домашняя жизнь, как и ожидал, принесла успокоение. Но за стенами царских покоев его ждали неотложные дела.

Глава 2. Парижский мир

Александр Николаевич в последние годы жизни отца приобщался к вопросам внутренней политики, но от политики внешней был далек, да и особого интереса к ней не испытывал. Теперь же он должен был не просто вступить на чуждую ему стезю, но и сразу начать действовать. Между тем в его характере недоставало не столько энергии, сколько, по мнению большинства современников, решительности и – недоверчивости, столь очевидных у Николая Павловича.

20 декабря 1855 года на совещание в Зимнем дворце собрались все лучшие умы минувшего царствования: канцлер Нессельроде, граф Киселев, граф Алексей Орлов, князь М.С. Воронцов, граф Блудов. Александр поставил на обсуждение вопрос о принятии в качестве прелиминарных условий пяти пунктов, предложенных Австрией, после чего было возможно начать мирные переговоры. Кроме пунктов о нейтрализации Черного моря, об отказе России от права исключительного протектората над Молдавией и Валахией, о свободе плавания по Дунаю, о согласии России на коллективное покровительство всех великих держав живущим в Турции христианам и христианским церквам, по настоянию Англии и Австрии возник пятый пункт – умышленно неясный, в котором утверждалось право противников России возбуждать новые вопросы и выдвигать новые претензии «в интересах прочности мира».

Александр сказал о том, что не было для большинства присутствующих тайной: с осени начались в Вене переговоры между русским послом А.М. Горчаковым и графом Морни. Таким образом, на стороне России к началу мирного урегулирования оказывалась Франция.

Почтенным сановникам было известно, что сам царь склоняется к скорейшему заключению мира. Нессельроде первым высказался за принятие четырех пунктов, от пятого же следовало, по его мнению, отказаться. Киселев вполне присоединился к мнению канцлера, указав, что продолжение войны может подорвать финансы и хозяйство империи.