Александр III

Удивительно ли, что все бражничали и мотали деньги вовсю. Да и на подношения восточным вельможам не скупились. Хотя в поездку государь приказал отпустить четырнадцать сундуков с подарками на двести пятьдесят тысяч рублей, очень скоро всё было роздано, и пришлось из Петербурга спешно отсылать новые сундуки.

А тут ещё – совершенно не к месту и не вовремя – журнальная статья, где восхвалялся русский флот, бранились англичане и говорилось, что придёт-де время – и мы покорим Индию. Император сделал выговор цензору и наложил резолюцию: «Верно, дельно сказано, но не время об этом рассуждать, так как цесаревич в эту минуту в Индии».

Как раз из Индии Ники прислал по-французски телеграмму, над содержанием которой бились и не могли его разгадать самые светлые умы: 

ШЕСТЬ ДНЕЙ ЦЕЛУЮ БОЛЬШОГО КОТА

 После долгих размышлений царь пришёл к выводу, что Ники был просто пьян, но тут телеграмму поглядела фрейлина Минни Козлянинова и прочла её на русский лад: 

SIX JOUR BAISE GROS CHAT

 To есть: 

СИЖУ БЕЗ ГРОША

 Государь очень гневался, но повелел выслать путешественникам ещё денег на их содержание. А дальше – нелепая кровавая история, подробности которой скрыли от императора. Японский посол в Петербурге Ниссу сперва лишь ограничился сообщением, что наследник получил удар по голове самурайским мечом.

12

Всё это случилось, как было сказано в шифрованной депеше, присланной из Токио, в воскресенье 23 апреля 1891 года, в два часа дня, в городе Оду, известном своими притонами. В депеше утверждалось, что цесаревич серьёзно ранен. Когда Ниссу разбирал по шифру депешу, то первым словом было: «attentat»[168], отчего он очень смутился и тотчас послал сказать министру иностранных дел Гирсу, что вечером будет у него. Депешу расшифровали до конца лишь к одиннадцати вечера. Но так как император находился в Гатчине, то Гирс не решился сообщить ему столь поздно о несчастье. Всю ночь ни он, ни Ниссу не сомкнули глаз. Наконец под утро пришло новое сообщение, где говорилось, что рана наследника не опасна, что череп затронут, но не глубоко.

От Гирса слухи поползли по Петербургу, стремительно обрастая подробностями и домыслами. Судачили, что император строго-настрого наказал наследнику не посещать японские капища, где собирались религиозные фанатики, не заходить в сомнительные заведения с гейшами. Однако будто бы Николай Александрович в компании молодых офицеров несколько раз ездил в древнюю столицу Киото, и не только для обозрения храмов.

Конечно, легче всего осудить порывы ветреной молодости! Ведь не секрет, что неподалёку от порта Нагасаки, в деревне Инасса, некая вдова по имени Омати-Сан содержала ресторан с русскими поварами, сама свободно говорила по-русски, играла на пианино и на гитаре русские песни, угощала гостей крутыми яйцами с зелёным луком и свежей икрой и создала в своём заведении атмосферу типично русского трактира, который мог бы занять место где-нибудь на окраине Москвы. Но кроме того – и это самое главное, – Омати-Сан знакомила русских офицеров, не требуя за свои услуги ровно никакого вознаграждения, с временными японскими «жёнами», на что морской министр России смотрел сквозь пальцы.

Бывал и живал там – в миниатюрном домике с крошечным садиком, миниатюрными деревьями, маленькими ручейками и микроскопическими цветами – и кузен императора, молодой красавец великий князь Александр Михайлович. Отчего путь туда мог быть заказан и наследнику российского престола? По слухам, цесаревич не раз приезжал в Инассу, переодевался в кимоно и проводил время с японками, о которых восторженно отзывался как о лучших в мире женщинах. Слухи слухами, но ведь дыма без огня не бывает. И вот оно, драматическое продолжение.

Третье апреля 1891 года стало несчастным для России днём, который отозвался через четверть века громовым эхом Цусимы и Мукдена. В истории нет ни бессмыслиц, ни случайностей. И по отношению к истории нелепо и глупо употреблять сослагательное наклонение: «если бы…». Факт остаётся фактом, что именно с этого апрельского дня Николай Александрович возненавидел дальневосточных соседей, презрительно именуя их «косоглазыми япошками».

А начинался день прекрасно…

Цесаревич очень подружился за время кругосветного путешествия с королевичем Греческим и Датским Георгием. Впрочем, они сблизились ещё раньше, когда император пожаловал Георгия почётным званием офицера русского флота. Наследник и королевич совершили тогда на военном корабле «Орлов» плавание из Петербурга в Копенгаген. И внешностью, и по натуре они были полной противоположностью: цесаревич – ниже среднего роста, королевич Греческий – великан; Николай Александрович – натура пассивная, созерцательная, Георгий – волевой, страстный. Но недаром говорят, что крайности сходятся. И кузены в течение всего путешествия жили, что называется, душа в душу.