Александр III и его время

Поддержание порядка на Семёновском плацу, на месте казни с прилегающими к нему улицами, было поручено полковнику Есипову, в распоряжении которого находились шесть полицейских чиновников, много других лиц, а также местная полиция 3 и 4-го участков Московской части и 3-го участка Александро-Невской части. У дома предварительного заключения, по пути следования и на Семёновском плацу были, сверх того, усиленные наряды конных жандармов.

Для оказания помощи полиции по пути следования от войск было выделено более 15 подразделений: рота на Шпалерной улице, у дома предварительного заключения, рота на Литейном проспекте, со стороны арсенала, рота на углу Невского проспекта и Николаевской улицы, рота по Николаевской улице, у мясного рынка. В распоряжении полицмейстера полковника Есипова находились четыре роты и две сотни казаков на Семёновском плацу; две роты у входа с Николаевской улицы на плац; две роты у входа с Гороховой улицы (ныне ул. Дзержинского) на плац; одна рота у Царскосельской железной дороги и одна рота по Обводному каналу.

Войсками, собранными на Семёновском плацу, командовал начальник 2-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-адъютант барон Дризен.

В 7 часов 50 минут ворота, выходящие из дома предварительного заключения на Шпалерную улицу, отворились, и спустя несколько минут из них выехала первая позорная колесница, запряжённая парой лошадей. На ней с привязанными к сиденью руками помещались два преступника: Желябов и Рысаков. Они были в чёрных, солдатского сукна арестантских шинелях и таких же шапках без козырьков. На груди у каждого висела чёрная доска с белой надписью: «Цареубийца». Юный Рысаков, ученик Желябова, казался очень взволнованным и чрезвычайно бледным. Очутившись на Шпалерной улице, он окинул взором части сосредоточенных войск и массу народа и поник головою. Не бодрее казался и учитель его Желябов. Кто был на суде и видел его там бравирующим, тот, конечно, с трудом узнал бы этого вожака цареубийц — так он изменился. Впрочем, этому отчасти способствовали перемена костюма, но только отчасти. Желябов, как тут, так и во всю дорогу, не смотрел на своего соседа Рысакова, и, видимо, избегал его взглядов.

Вскоре вслед за первой выехала из ворот вторая позорная колесница с тремя преступниками: Кибальчичем, Перовской и Михайловым. Они также были одеты в чёрные арестантские одеяния. Софья Перовская помещалась в середине, между Кибальчичем и Михайловым. Все они были бледны, но особенно Михайлов. Кибальчич и Перовская казались бодрее других. На лице Перовской можно было заметить лёгкий румянец, вспыхнувший мгновенно при выезде на Шпалерную улицу. Перовская имела на голове чёрную повязку вроде капора. На груди у всех также висели доски с надписями: «Цареубийца». Как ни был бледен Михайлов, как ни казался он потерявшим присутствие духа, но при выезде на улицу он несколько раз что-то крикнул. Что именно — разобрать было довольно трудно, так как в это самое время забили барабаны. Михайлов делал подобные возгласы и по пути следования, зачастую кланяясь на ту и другую сторону собравшейся по всему пути сплошной массе народа. Следом за преступниками ехали три кареты с пятью православными священниками, облачёнными в траурные ризы, с крестами в руках. На козлах этих карет помещались церковнослужители. Эти пять православных священников для напутствования осуждённых прибыли в дом предварительного заключения ещё накануне вечером в начале восьмого часа.

Рысаков охотно принял священника, долго беседовал с ним, исповедался и приобщился св. тайн. 2 апреля Рысакова видели плачущим; прежде, он зачастую в заключении читал св. Евангелие. Михайлов также принял священника, довольно продолжительно говорил с ним, исповедался, но не причащался св. тайн. Кибальчич два раза дискутировал со священником, от исповеди и причастия отказался; в конце концов он попросил священника оставить его. Желябов и Софья Перовская категорически отказались принять духовника.

Последнюю для них ночь со 2 на 3 апреля, преступники провели врозь. Перовская легла в постель на исходе одиннадцатого часа вечера; Кибальчич несколько позже — он был занят письмом к своему брату, который в настоящее время, говорят, находится в Петербурге. Михайлов также написал письмо к своим родителям в Смоленскую губернию. Письмо это написано совершенно безграмотно и ничем не отличалось от писем русских простолюдинов к своим родным. Перовская ещё несколько дней назад отправила письмо к своей матери. Желябов написал письмо к своим родным, потом разделся и лёг спать на исходе одиннадцатого часа ночи. По некоторым признакам, Рысаков провёл ночь тревожно. Спокойнее всех казались Перовская и Кибальчич…