Александр III. Истоки русскости

Увы, среди этих самых «непонимающих» были и многие (если не большинство) флагманы русского крупного предпринимательства. Хорошо известно, что, например, Мамонтов, Морозов, Хлудов и своим сочувствием, и своими средствами почти открыто поддерживали революционеров. То есть против законного правительства фактически почти едино с революционерами выступала и предпринимательская элита России. И в её числе оказывались и многие крупные предприниматели-старообрядцы, чьи деньги тоже ощутимо потрудились для расшатывания, а потом и разрушения империи. Как нам сегодня оценить этот путь, избранный предпринимательской элитой? Едва ли это было их строго осознанным выбором, то есть полным идейным согласием с террористами и социал-демократами. Скорей это было плохо скрываемым желанием напрямую прийти к власти. К непосредственному участию в ней. А может быть и не вполне осознаваемое желание как-то мощно, неординарно и судьбоносно проявить себя, дать выход своему куражу, своей (почти разинской или пугачевской) энергии?

Но, так или иначе, а необузданные террористы, великие гуманисты и видные предприниматели фактически оказывались по одну сторону баррикады. И это совершенно неформальное, но крайне опасное единство угрожало смести имперскую Россию со страниц истории.

В те дни государству и Государю как никогда требовались твердость и решительность. Смог ли их проявить новый правитель России? На это надеялись все реально мыслящие люди страны. И именно такую надежду очень ясно выразил К. П. Победоносцев: «…история свидетельствует, что самые существенные плодотворные для народа и самые прочные меры и преобразования исходят от центральной воли государственных людей или от меньшинства просветленного высшей идеей и глубоким знанием».

Может быть, ещё ясней и выразительней впоследствии писал об этом Н. А. Бердяев, уже располагавший горьким опытом русских революций: «Государство должно стать внутренней силой русского народа, его собственной положительной мощью, его орудием, а не внешним над ним началом, не господином его».

И, продолжая эту мысль, философ пояснил, что для такой страны как Россия слишком мало будет одного «того что было». Он подчеркивал, что «охранители всегда мало верят в то, что охраняют. Истина же вера есть лишь у свободных».

Мы полагаем, что здравомыслящее общество и ждало именно смелого и искреннего творчества. Творчества со свойственной русским людям надеждой. И Бердяев опять же особо подчеркивает такое качество русского народа: «Русский никогда не чувствует себя организатором. Он привык быть организуемым».

Стало ли при Александре III таким «организатором» русское государство, смогло ли оно быть «положительной мощью русского народа» и олицетворением «смелого и искреннего творчества»?

Мы полагаем, что царствование Александра III смогло продемонстрировать эти способности уже с самых своих первых дней. М. Н. Катков об этом сказал с изумительной точностью, что «правительство вернулось. Что отличительной чертой правительственной политики сделались связность и последовательность основных мероприятий, твердое проведение их в жизнь».

Уже сама решительная непримиримость императора к террористам, уже их неуклонное преследование и уже само появление «Положения о мерах при охране государственного порядка и общественного спокойствия» ясно сказали об этом. «Временные правила», очевидно, явились лучшим ответом на разгул террора и смятение населения, лучшей реакцией смелой и решительной государственной самообороны. Беззаконность пресекалась сразу и бесспорно.

А что касается «светил русской гуманистической мысли», то здесь лучшей иллюстрацией царского отношения к ней может стать «вопрос Льва Толстого», возникший у придворных. Царское окружение, а особенно придворная элита настойчиво склоняли Александра III вызвать во дворец графа Толстого за его вызывающее поведение. Тем более что и сам классик желал встречи с императором и даже досадовал, что его «не призывают к ответу!».

Но император спокойно ответил своим советчикам: «Пока я царь, Толстого не тронут!» Этим самым он ясно показал, что не станет обращать строго внимания на идеалистические заблуждения великого писателя. (Его талант выше его заблуждений!) И одновременно нежеланием такой встречи царь не менее ясно показал, что в этом мире каждому нужно заниматься своим делом. Императору – своим, писателю – своим. И что вопросы творческих исканий Льва Толстого не могут быть равными вопросам императорской компетенции.