И в этих обстоятельствах сегодня приходят в сознание два глубоко родственных слова – память и памятник. Они истинно родные, и памяти суждено всего лучше и явственней отражаться и воплощаться в памятниках. А они, как известно, при жизни героев не создаются. Об этом в своё время прекрасно сказал замечательный русский мыслитель В. Я. Курбатов: «В смерти есть грозная власть всякому явлению определить его единственное и подлинное место. При жизни мы можем быть больше или меньше себя, по смерти – только таковы, каковы были. Высокое выходит вперед, случайное – отпадает, сор повседневности сносится временем, и мы вдруг обнаруживаем, как мало знали существо ушедшего человека».
Да, исторически всё именно так. Император Александр Александрович Романов, русский царь Александр III, умер давно, и ветер времени отнес не только множество малозначимых частностей его жизни, но он отнес и множество несправедливых отзывов о нём. И здесь будут очень уместны слова Александра Трефолева: «Нам не дано оценить величие и неповторимость тех, кто живет рядом с нами. Так бывает всегда, что поделать, природа человеческая неизменна». Увы, это так.
Действительно, современникам зачастую не удается оценить величие и неповторимость. Но потомки должны проявить способность быть свободными от густой пелены частностей и непоняток. Потомки не только в праве, но и в обязанности создать об ушедших справедливое историческое мнение, которому суждено жить уже не в быстролетной сиюминутности, а в Большом Времени.
И одновременно потомки оказываются в обязанности создать благородные памятники величию, ставшему им понятным. Справедливая память об Александре III возрождена, о Царе-Хозяине написано много статей и создано несколько книг (в том числе даже и серии «ЖЗЛ»). А что с памятниками?
О старинных, наверное, знают все. И о том, что в Петербурге, и о том, что в Гапсале (кстати, как удивительно, что они уцелели…) Все знают и о том, где царь был изображен в форме железнодорожного кондуктора с мотками билетов на груди… И о том, который создан по проекту Паоло Трубецкого. Они, каждый по-своему, хороши и каждый по-своему очень верно выявлял главные черты этой великой личности. Но нас ещё больше привлекают памятники, созданные или же воссозданные в наше время. А из них на первом плане российского внимания, конечно, памятник в Ливадии, который открывал сам Президент России В. В. Путин. Памятник значительный и достойный, как значителен и достоин сам поступок Путина, возглавившего создание и открытие монумента, и в своей речи близко подошедшего к идее «народной монархии».
Но памятник в Ливадии достаточно параден и официален. Он своей изобразительной идеей идет от царского портрета кисти Крамского и способен вызвать мыслительное уважение, но не внутреннее волнение. Не таков памятник в Иркутске и ещё несколько бюстовых изображений в разных местах России.
Они способны оказывать глубокое впечатление на каждого пришельца к ним. Так, депутат Государственной Думы А. Н. Грешневиков был истинно растроган иркутским памятником и гражданским действием иркутян по созданию памятника Царю-Хозяину: «Вряд ли в каком ещё городе жители решатся на исправление исторических ошибок и восстановят порушенные памятники. А иркутяне воссоздали памятник самодержцу Александру III. В настоящее время он стоит на центральной площади города. Сей поступок совершен был уже из благодарности царю… Людям дорог был проложенный по его воле Транссибирский железнодорожный путь от Москвы до Тихого океана». Всё сказано просто и справедливо, и исторически верно. В российской провинции народная историческая память отлилась в создание памятников, казалось бы, достаточно простых, но способных глубоко впечатлять.
От парадных монументов они отличаются какой-то внутренней силой облика Царя-Хозяина. Когда всматриваешься в образ, запечатленный в камне, то испытываешь соприкосновение с чем-то мощно русским, изначально почвенным и древне исконным. Лик гиганта несхож с лицами наших царей. Здесь всё крупно, всё масштабно выразительно и с первого восприятия можно испытать эффект того самого Взгляда-Удара, о котором писали в литературе. В первые мгновения хочется сказать, что взглядом это вовсе и не человек, а, скорее, некий, мощно воплощенный, образ России. Какой она тогда была.
Мысленно сравниваешь прижизненные портреты Царя с ликом бронзового исполина и думаешь, что это, конечно, не он и в то же время, безусловно – он. Здесь та же самая энергетика силы духа! И эта сила восхищающая и даже пугающе отразилась во всём образе и сияет из бесстрашно бодрого взгляда. Такой памятник олицетворяет Дух императора Александра, и он кровно родственен нам, словно дух коренной глубины русской народной жизни. Он, словно могучий идол потаенных сил полевой и лесной России, идол её грозно прекрасных пространств. Он бестрепетен перед вызовами судьбы и истории. Он царственно не боится их и царственно знает, что и как ему следует делать для этих родимых пространств, заждавшихся хозяйской заботы.