Александр III. Заложник судьбы

Кое-что из рассказанного Ивашинцовым Александр уже знал от брата – Никса всё примечал, когда путешествовал по России: и хорошее и плохое. Знал, например, что переселяемые на казенные земли крестьяне терпят в пути невероятные трудности: скученность на пароходах и в поездах, грязь, плохое питание, завшивленность – по месяцам невозможно помыться. Отсюда болезни и смерти, особенно детские. Многие говорили в то время, что гуманнее, выгодней для государства было бы выкупить у помещиков землю, оставляя крестьян на местах, но земля была разной: где-то хорошая, где-то плохая, и император хотел заселить Зауралье с богатейшим его черноземом. Действительно, те из крестьян, которые превозмогли ужас пути, добравшись до места и постепенно устроившись, были царю благодарны.

«В Оке была заброшена сеть, и вытащен осетр с серьгою, прицепленной покойным цесаревичем Николаем. Конечно, его с почтением бросили обратно в воду. Рыба как бы одурела на первых порах, слонялась на поверхности воды, но вдруг всплеснула хвостом и – была такова (А. П. Боголюбов).

Путешествие было недолгим, уже к сентябрю все вернулись домой, где ожидался приезд датской принцессы. Летом барон Моренгойм отвез ей подарки от цесаревича. Ответно он вез щенка и датский медовый пирог. Щенок по дороге пирог обглодал, и когда поезд въехал под дебаркадер петербургского вокзала, Моренгойм мысленно распрощался с дипломатической карьерой. Однако, к неописуемой его радости, цесаревич отнесся «к беде» с добрым юмором.

XIII

Королева Луиза обратилась к Марии Александровне с письменной просьбой: «Не бойтесь, что Минни не сразу и не совсем приспособится к Вашей жизни, позвольте ей сохранить свою натуру и простодушие. Она последует Вашему примеру с любовью и добротой и не останется чужой в Вашей семье, которую она уже любит всем сердцем. Она учится с яростью, если так позволительно сказать, произносить русские слова, довольно трудные для иностранки, но ее учителя полны надежды, что она вполне преуспеет».

Вскоре король с королевой провожали Дагмар на корабль «Шлезвиг». Множество народа собралось на Копенгагенской пристани, прощаясь с принцессой.

Ей было страшно уезжать, да и датчане, любившие Дагмар, испытывали тревогу за нее. Ганс Христиан Андерсен был сильно взволнован: «За несколько дней до этого я был приглашен в королевскую семью и получил возможность сказать принцессе “до свидания”. На пристани, проходя мимо меня, она остановилась и протянула мне руку. У меня навернулись слезы. Бедное дитя! Всевышний, будь милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ, и с ней не будет никого, кто окружал ее раньше.

Счастливый путь, прекрасная Дагмар.
Ты отправляешься к величию и блеску —
Венец невесты превратится в царский.
Пусть Бог дарует свет тебе и в новом доме,
А слезы, пролитые при прощанье,
Жемчужинами обернутся…»

Датское судно «Шлезвиг» сопровождала российская императорская яхта «Штандарт», специально для этого посланная Александром II. «14 сентября, в восьмом часу утра, на улицах Петербурга было уже заметно оживление и даже суета. Публика массами собиралась в разных концах города. Все спешили: кто в Царское Село, кто в Петергоф, кто в Кронштадт. Набережная Невы кипела народом; пароходы дымили и один за другим, полные донельзя пассажирами, с громкими хорами полковой музыки отваливали от пристани и направлялись в залив, где военные и купеческие суда виднелись со всех сторон. Солнце сияло чудным блеском, море, как зеркало, отражало небо без единого облачка. Как приветливо, как тепло встречал этот необыкновенный день нашу юную путешественницу! Под Кронштадтом, расставленные в некотором расстоянии друг от друга, наши канонерские лодки, броненосные и другие суда нашего вооруженного флота как будто указывали дорогу. На них издали блестели золотые погоны офицеров и мелькали белые фуражки матросов, готовых по первой команде кинуться к заряженным пушкам или рассыпаться сотнями по вантам и реям. Кому в этот день случилось видеть наш собранный флот в первый раз, у того сердце должно было возрадоваться. Он представлялся таким величественным и могучим!