Александр Иванович ГУЧКОВЪ и Великая русская революция

Историю, как известно, пишут победители. Теория «двух революций» окончательно победила в начале тридцатых годов, так как наиболее соответствовала представлениям победившей партии. Данная точка зрения безраздельно господствовала на протяжении нескольких десятков лет. Лишь в последние годы все больше исследователей стало склоняться ко второй точке зрения — что революция 1917 года представляла собой единый процесс.

Во-вторых, наиболее дискуссионным является вопрос организованности и стихийности процесса. В этом вопросе долгие десятилетия господствовал взгляд на Февраль как на стихийный процесс. Слишком многим было выгодно, в силу самых разных причин, выдавать Февраль именно за стихию. Победители Октября не хотели отдавать лавры победы своим идейным противникам; организаторам же Февраля после Октября 1917 года было крайне невыгодно вспоминать о своей роли в февральских событиях. Да и небезопасно. Достаточно вспомнить нападение монархистов на А. И. Гучкова в 1921 году и на П. Милюкова в 1922 году, которое закончилось убийством В. Д. Набокова. Без всякого преувеличения это был вопрос жизни или смерти. Немало было людей, которые не могли простить ни А. И. Гучкова, ни П. Милюкова, считая именно их главными виновниками отречения Николая II и, как следствие, смерти царской семьи.

Е. М. Ярославский в 1930-е годы так оценивал данные события: «Работой большевистской партии, ее руководством борьбой рабочего класса, крестьян и солдат был подготовлен февральский переворот, который начался с демонстрации голодных работниц401.

Это была народная революция, зачинщиками, застрельщиками и руководителями которой были рабочие, имея во главе большевистскую партию, к рабочим присоединились крестьяне в солдатских шинелях…»402

Смысл крайне простой: основным организатором был рабочий класс в союзе с крестьянством во главе с партией большевиков. Но при этом как-то малоубедительны обоснования того, почему же тогда сразу в Феврале большевики не взяли власть в свои руки, и пришлось делать еще одну революцию в Октябре.

Не менее показательны изыскания другого исследователя — С. Пионтковского примерно в то же время. В его понимании русская буржуазия всячески противилась, как только могла, революции: «Буржуазия, вопреки своему желанию, приняла участие в революции». «Февральская революция в этом отношении определила готовящийся заговор российской буржуазии»403. Но тем не менее «Революция… передала власть буржуазии».404 «Революция, которая фактически передала власть в руки буржуазии, творилась вопреки желанию последней. В февральские дни русская буржуазия играла контрреволюционную роль, она сама в эти дни чувствовала себя в плену у революционной стихии»405. А вот пролетариат и крестьянство, несмотря на то, что именно они и уничтожили самодержавие, не сумели «в тот момент взять власть в свои руки»406.

В целом картина рисовалась довольно странная. Одни якобы свергли царя и захватили власть, но тут же передали ее в руки буржуазии. Буржуазия же, вся боязливая, не хотела революции, но все-таки эту власть принимает из рук рабочих и крестьян. Прямо скажем, ситуация маловероятная и мало что объясняющая. Однако именно такая точка зрения фактически господствовала до конца 1950—начала 1960-х годов. В период ослабления идеологического давления появились исследования, в частности Э. Н. Бурджалова407, благодаря которым был пересмотрен взгляд на руководящую роль большевиков в событиях февраля 1917 года. После этого господствующую роль опять стала занимать точка зрения о «стихийности» данных событий.

В советской историографии русской буржуазии и ее лидерам, безусловно, отводилась крайне уничижительная роль. «Трусливая русская буржуазия», — и никак иначе, писал И. Минц, крупный советский историк. Ну а что взять с трусливых деятелей, да и лидеры у них крайне жалкие и ничтожные, фактически ни на что не способные. Пытались они (русские буржуа) затеять какой-то заговор против царя, но ничего у них не могло якобы и выйти по определению.

Вот что И. Минц писал о плане А. Гучкова: «…план буржуазных заговорщиков был жалкой пародией на выступление героев 14 декабря. Восстание в столице во главе полков подменялось дворцовым переворотом, совершаемым группой офицеров на глухом перегоне между Ставкой и Петроградом. Если дворяне-декабристы, по выражению В. И. Ленина, были „страшно далеки от народа“, то между Гучковыми, Терещенками, Крымовыми и русским народом лежала непроходимая пропасть…»408

Кто же, по мнению И. И. Минца, был во главе движения? Ответ, с его точки зрения, очевиден: «Движущими силами революции… были только пролетариат и крестьянство. Буржуазия и иностранные империалисты не только не были и не могли быть движущими силами революции, но всеми силами боролись против нее»409. Вывод из этого прост — не просто НЕ БЫЛИ, но и, что самое главное, — НЕ МОГЛИ! Так сказать, никчемные по определению.